В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Андрей Окулов

Организация была создана. Чтобы не повторять ошибок отцов и избежать чужою влияния, ввели возрастной ценз: членом НСНП не мог стать человек, родившийся ранее 1895 года. Их тогда в эмиграции так и дразнили — «нацмальчики». Любопытно, что, отталкиваясь от социализма и фашизма, они отказались ог своей формы, ограничились лишь маленьким значком. Сначала это был двуглавый орел на трехцветном щитке со столыпинским лозунгом: «Нам нужна великая Россия!» Потом гербом утвердили трезубец князя Владимира на трехцветном поле. Украинцы возмущались: это наш герб! Энтээсовцы отвечали, что трезубец (символ падающего сокола) — такой же украинский, как сам креститель Руси святой князь Владимир — украинец. Па том и остановились.

Идейные поиски… Отталкивание от социализма, от классического либерализма, который привел в то время Европу к жесткому экономическому кризису… Различной формы диктатуры устанавливались в одной европейской стране за другой. Итальянский фашизм, как тогда казалось, мог успешно решать многие социальные проблемы. С приходом к власти Гитлера в Германии безработица там также снизилась до минимума. Диктатура Салазара в Португалии представлялась чуть ли не идиллией. Стоит отметить, что в то время о каждой стране судили в основном но ее прессе, которая в недемократических странах была подцензурной, просто выполняла пропагандистскую роль. Любопытно, что наиболее антинацистски настроенной группой в НТС была… Берлинская! Члены группы воочию видели, что такое национал-социализм. Казалось — традиционная европейская демократия доживает последние дни. Эмигрантская молодежь искала новый путь для будущей России. Они внимательно изучали все. Потом многие пытались обвинить их в симпатиях к фашизму, но на страницах газеты НТС «За Россию» появлялись статьи и с симпатией, и с антипатией к этому явлению, а один из руководителей НТС открыто заявил тогда, что «это та же диктатура, что и у нас, только пожиже».

Солидаризм. Они его не придумали, это идеологическое учение появилось в XIX веке во Франции. Представление об обществе как о едином организме, чье благополучие зависит от равновесия и взаимодействия всех его составных частей. Отрицание классовой борьбы как движущей силы развития общества. Стремление к социальному компромиссу и ориентация на высшие ценности. Марксисты клеймили это «буржуазное» учение за стремление к классовому примирению…

Интересно, что после войны принципы солидаризма использовали многие, но не спешили это признавать.

* * *

Об истории НТС написано много. И правильного, и лживого, и точного, и ерунды. Еще больше — не написано. И не будет написано никогда.

Михаил Леонидович Ольгский, кличка Вайс. Благообразный спокойный седовласый старик. Мне сказали, что он — последний, кто участвовал в переходах на территорию СССР в конце тридцатых. Тогда это называлось — «по зеленой дорожке». Шли вооруженные, но теракты не были задачей: они проносили литературу, должны были отстраивать подпольные группы в России. Ставка в тот момент делалась на «национальную революцию».

В ответ на мою просьбу рассказать об этой операции Вайс ухмыльнулся:

— Все это было давно и неправда… Мы наткнулись на пограничный разъезд, завязалась перестрелка. Прятались в болоте… Документы промокли, пришли в негодность, пришлось возвращаться… И вообще, о многих вещах я мог бы рассказать только Георгию Сергеевичу Околовичу, а так как он давно умер, то не расскажу никому…

Ольгский умер в конце девяностых. Жену попросил скрывать сам факт его смерти две недели после похорон.

Он был не единственный из членов НТС, кто не оставил после себя мемуаров. Как говорил один из них: «Мы делали историю, а записывать — не наша обязанность!»

В старом гимне НТС так и пелось: «Да возвеличится Россия, да гибнут наши имена!»

* * *

Георгий Георгиевич Бонафеде. Мы познакомились с ним еще в Вене, его фамилия показалась мне странной для коренного петербуржца.

— Я происхожу из тех итальянцев, что приехали строить Санкт-Петербург, да так там и остались, — пояснил он. — Некоторым мои инициалы и вовсе не нравятся: член НТС, а инициалы — ГБ!

Улыбчивый быстрый человек спортивного вида. В очках. Чем-то напоминал интеллигентною англичанина. Он вместе с семьей жил в Австралии.

Старики называли его Гога. В конце тридцатых он был студентом Ленинградского университета. Увлекался лыжным спортом. Именно поэтому во время финской войны он попал в лыжный батальон.

— Да, можно сказать — позорная страница биографии. Но нас никто не спрашивал. На фронте мы проложили лыжню вокруг нашей «зоны ответственности» и проверяли ее каждый день: снег позволял контролировать возможное проникновение противника. За все время войны у нас двух человек ранили финны, а двоих — по ошибке застрелили свои! После войны нам, как отличившимся, дали путевки на курорт в Теберду. Помню, мы с ребятами как-то устроили гулянку в гостинице, и местный милиционер, призывая нас к порядку, достал из кобуры «наган». Зря он это сделал. Мы уже были достаточно натренированы, «наганов» не боялись. Разоружили его моментально. Так он… заплакал! «Отдайте “наган”, у меня ведь неприятности будут…»

Георгий Георгиевич не очень любил рассказывать про свои военные приключения: боялся, что его обвинят в хвастовстве. Но мне подсказали, что он — любитель хорошего красного вина, а испробовав его, может рассказать много интересного. Так и получилось. Мы купили неплохого французского красного, и Георгий Георгиевич разговорился:

— Когда началась Вторая мировая, я из-за моих заслуг в финскую попал в разведку глубокого тыла. Меня неоднократно забрасывали за линию фронта. Один раз в нашу группу включили несколько сельских милиционеров из того района, куда мы направлялись. Надеялись, что они прекрасно знают местность и это поможет диверсионной операции. Как только мы приземлились, милиционеры разбежались по домам! Вот тебе и помощники… Автоматы «ППС», которыми мы были вооружены, били довольно точно: я как-то одной очередью сшиб сразу двух немцев. На немецкие зверства насмотрелся: в одной деревне видел повешенного десятилетнего мальчишку. Немцы нашли у него гранату. Понятно, зачем мальчишке граната. Но они боялись партизан и действовали на устрашение. Последнее мое задание было в оккупированной Нарве. Парашют я закопал в лесу, до города дошел пешком. В кармане у меня были листки из блокнота с адресами конспиративных квартир наших агентов. На первой же квартире хозяева вели себя очень странно. Я понял, что явка провалена и надо уходить. Но далеко я не ушел — вскоре меня догнал грузовик с немецкими солдатами, меня скрутили и бросили в кузов. Когда я залезал в него, поранил руку о жесть, которой кузов был обит. Сижу и думаю, что делать? Немецкие солдаты смеются. Из пораненной руки капает кровь. Тогда я начал доставать из кармана листки с адресами и прикладывать их к ране. Солдаты на это внимания пе обратили. Как только листок пропитывался кровью, я выбрасывал его через борт. Так удалось уничтожить все адреса.

Допрашивали меня недолго. Было ясно, кто я такой. Наскоро приговорили к расстрелу. Кроме меня в камере был еще один смертник — убийца. На Раскольникова похож — старушку топором зарубил. Ночью он мне шепчет: «Нам с тобой терять нечего! Завтра наша очередь парашу выносить. Нас будет сопровождать только один охранник. Вдвоем мы с ним точно справимся!» Я согласился. Но на следующий день ситуация изменилась. Прибыл новый следователь, который решил поговорить со мной еще раз.