Вишни для Марии - Татьяна Тронина

Мария с Ахмедом переглянулись и одновременно сорвались с места, побежали за угол.

…Оказалось, никакой это был не взрыв. Старый сарай обрушился. И словно провалился вниз, теперь только доски из земли торчали.

– Там же погреб внизу, – сообразила Мария. – Там все мои запасы на зиму хранятся. Банки, склянки… – она махнула рукой.

Все-таки непорядок с ее землей. Этак и сам дом скоро развалится?..

– Ты погоди. Не думай пока ничего, слышишь? Может, еще ничего… обойдется.

Ахмед принялся энергично откидывать доски в сторону. Мария тоже ему помогала.

Через некоторое время стало ясно – не только сарай сложился, словно карточный домик, но и погреб изнутри весь обрушился, а запасы Марии погребены теперь под землей. И при обрушении наверняка разбились все стеклянные банки – маринады, соленья, варенья и прочие заготовки.

Ахмед принялся копать землю.

– Ахмед, не надо.

– Нет.

– Ахмед… Это бесполезно.

– Нет, – сердито буркнул он. Увидел что-то перед собой, отшвырнул лопатой – звякнуло стекло.

– Ну вот ты сам видишь – все банки разбиты, зачем с этим погребом возиться… Все пропало.

– Нет!!!

Старик упрямо продолжал копать, а Мария, не в силах на это смотреть, отошла, уткнулась лбом в забор. «Как жить теперь? Ну ладно, проживу как-нибудь… Дадут же деньги. Правда, я этими запасами надеялась до весны протянуть, а без них… Господи, и что мне теперь делать?»

Она не плакала, но словно ком какой-то в горле стоял.

В этот момент доска в заборе отодвинулась, и из проема высунулась голова Федора Байкалова.

– Что у вас там случилось? – напряженным, строгим голосом спросил он. Мария махнула рукой, отвернулась.

Федор оторвал доску окончательно, бросил ее, подошел к Ахмеду, продолжавшему разгребать завал. Что-то спросил, старик ответил. Федор вернулся к Марии.

Она стояла, безучастно отвернувшись, и думала: «Ну зачем он пришел? Что ему надо? Никого не хочу видеть…»

– Мария Ивановна… Маша. Ну что вы молчите?

Она покачала головой, пошла прочь. Но Байкалов зачем-то догнал ее, развернул к себе. И вдруг сказал, словно дурачась, что ли? Он сказал следующее:

– Не плачь, Маша, я здесь.

«О чем это он?»

– Ой, Федор, да отстаньте… – попыталась она оттолкнуть его руки. – Мне не до шуток сейчас.

– Не бойся, Маша, я Дубровский.

«С ума он сошел, что ли? Что он такое городит?» – Она с недоумением подняла на соседа глаза.

– Я помогу. Я помогу… тебе, – уже серьезно произнес тот.

– Как? – холодно, почти с презрением спросила молодая женщина. Вы же… а, ну да ладно, без церемоний так без церемоний… Ты же в Америку свою уезжаешь, Дубровский. Как ты мне поможешь?

– Финансово.

– Ой… Ой, мама дорогая! – схватилась она за голову. – Это же… это же неприлично! Кто ты мне, чтобы помогать?

– Никто. Просто добрый человек.

– И сколько ты мне дашь денег? – язвительно спросила Мария.

– Столько, сколько требуется для покрытия всех убытков. С учетом ремонта всех конструкций, разумеется. В общем, сколько ты скажешь.

– И что ты попросишь взамен?

– Ничего. Одну улыбку. И чтобы ты не плакала…

– Да я не плачу!

– А вот это что… – Он краем ладони хотел провести ей по щеке, но Мария резво отстранилась («Я что, и правда опять плачу?» – с недоумением подумала она).

– Бред какой-то, – фыркнула она и направилась к дому, желая закончить как можно скорее этот странный разговор с соседом.

– Маша, постой.

– А если я попрошу у тебя миллион? – обернулась она и посмотрела прямо в глаза Федору. – Дашь?

– Дам.

– Врешь.

– Нет, правда, это не такая большая сумма, на самом деле.

– Для меня – огромная. И ты в самом деле дашь мне ее?

– Да. Да! – Федор пожал плечами. – Все равно я уезжаю, и вообще… Сейчас вот думал – а фигли я все выгадываю, боюсь просчитаться… Какая разница – задорого или задешево продавать свою Родину, – он засмеялся. – В любом случае ведь – продаю.

– Ладно, хватит шутить. Не возьму я твоего миллиона, – Мария зашла в свой дом. Федор – за ней. – Ты куда? Я тебя разве приглашала?

Но навязчивый сосед шел за ней по пятам. Осмотрел прихожую, комнату, потом заглянул на кухню вслед за Марией.

Она как раз решила поставить чайник.

– Я действительно готов тебе помочь, – опершись плечом о косяк, заявил Федор.

– Мне есть кому помочь, – устало произнесла Мария.

– Кому? Ахмед сказал, что никого у вас… у тебя нет. И мужа у тебя тоже нет.

– Ахмед так сказал? – Маша вдруг почувствовала, что краснеет.

– Ну да. Он так сказал. Он не врет, насколько я знаю.

– Он не врет, да, – подумав, согласилась Мария. – Но… но у меня есть любовник.

Она специально подобрала это неприятное, грубое слово, хотя сама, даже мысленно, не называла Костика так.

– Кто?

– Это неважно, кто, но у меня есть… любовник, да. Близкий человек. Я не одна, словом, – гордо заявила она. Стала заваривать чай в маленьком чайничке, краем глаза покосилась на гостя.

– Минутку… – Федор огляделся, вышел на некоторое время, потом вернулся. – У тебя нет никого. Зачем ты врешь? Ни одной мужской вещи в этом доме нет!

– Потому что… потому что это – любовник. А не муж, не жених. У него тут и не может быть вещей. Он приходит и… он уходит.

– Он женат, что ли? – с недоумением спросил Федор.

– Ага. Женат, и дети у него есть.

– Местный, деревенский, что ли?

– Н-не совсем. У него тут свое предприятие. Он бизнесмен, – уклончиво ответила она.

– Бизнесмен?! Ты шутишь?

– Да, а что? Так что уходи отсюда, обо мне есть кому позаботиться.

– Ты живешь в нищете, посреди этой рухляди и гордо заявляешь мне, что он, твой любовник, о тебе заботится?!

– Да почему в нищете… – Мария распахнула створки настенного шкафа. – Вот, рюмки – настоящее богемское стекло. Здесь еще – настоящий как его, этот горшок называют… настоящий тажин. Очень модная вещь. Тяжелый, не поднимешь. Идем за мной. Вот у меня что есть еще… Это он подарил. И это он, – Мария, чтобы окончательно изгнать Федора, достала полупрозрачный, розовый, весь в кружевах – пеньюар из старого комода в комнате.

Она говорила и делала все это, не узнавая себя. Словно находясь под воздействием алкоголя… Она никогда не позволяла себе быть такой грубой, вызывающей. Вульгарной. Никогда не произносила столь резких слов. Но этот сосед словно пробудил все плохое, что в ней таилось.