Приворотное зелье - Михаил Ульянов

В самом деле: летает чуть ли не на собственном самолете, туда же загружается «линкольн». Только в «линкольне» он может въехать в Красноярск или в какой другой город.

Я понимаю, все это реклама, эпатаж. Однако если бы наш Вахтанговский театр захотел прорекламировать какой-нибудь из своих спектаклей, у него бы не нашлось и сотой доли средств, затраченных любимцем публики на эту помпу.

И вообще мы так, наверное, и не научимся рекламировать себя. Мы старомодны, как бы одеты в старинные одежды, стесняющие движения. Мы стесняемся о себе говорить, сохраняем достоинство.

Из экономического кризиса страну пытаются вывести все государственные структуры. Выход из духовного кризиса каждый театр ищет практически в одиночку. Трудный это путь, но дорогу осилит идущий.

Уйдя из Вахтанговского театра, Евгений Рубенович Симонов не порвал связи с нами. У меня с ним тоже сохранились хорошие отношения. Его имя вошло в историю театра, которую я, как и все вахтанговцы, свято чту – со всеми нашими победами, поражениями, обретениями и утратами. Историю эту не надо переписывать, «подгонять» минувшее под то, что происходило потом.

Последние годы жизни Е. Р. Симонов посвятил созданию Театра имени Рубена Симонова – он считал своим сыновним долгом увековечить память отца.

И театр этот есть. Он существует уже много лет. Находится он в арбатском переулке, очень близко от нас. Сегодня им руководит один из ведущих актеров Вахтанговского театра Вячеслав Шалевич.

Все проблемы нынешнего сложного бытия мы решаем сообща: Вахтанговский театр, Театральное училище им. Щукина, Театр им. Рубена Симонова, актеры и режиссеры всех поколений вахтанговцев.

Михаил Ульянов у входа в театр им. Вахтангова

Мы ищем. Ищем в драгоценных кладовых русской классики, в современной драматургии. Наша цель – отстоять театр как храм культуры. Уловить душевное тяготение зрителя – в этом залог успеха.

Все театры сегодня в поисках того, может быть, очень простого сценического действия, которое приведет в зрительные залы людей, жаждущих понять, кто мы сегодня, что нам нужно, чтобы почувствовать свою человеческую высоту, свою необходимость в жизни.

Театр вторичен по отношению к жизни, он отражает ее, при этом и растолковывает, стремится уловить главные ее тенденции, «угадать» характер героя времени. Какова действительность – таков и театр. Когда в мире царят покой и благодать – он один, когда бушует буря – другой. Меняется облик театра, его характер, тембр голоса, его самоощущение.

Это как бы вторая реальность, но на первую она влиять не может. Согласен с великим кинорежиссером Бергманом, сказавшим: «Искусство не способно наделить нас властью и возможностью изменить ход нашей жизни…»

Однако нет ничего, кроме искусства и литературы, что более правдиво отражало бы свое время, являло его образ следующим поколениям. Никакие притеснения не лишат театр злободневности. Если он не находит произведений актуального звучания в современной драматургии, он обращается к классике, к историческим сюжетам, чтобы, говоря о временах давно прошедших, сказать о том, что болит сейчас.

Театр восполняет в нашей жизни недостаток высшей справедливости, которую жаждет человеческое сердце. Он вершит суд над подлостью, своекорыстием, над злыми делами сильных мира сего, несет людям слово правды.

Полвека наблюдаю я за «кардиограммой» театра, за его взлетами и падениями, вместе с ним празднуя победы и горюя о поражениях.

Во второй половине сороковых годов театр принимал участие в борьбе с космополитизмом.

В пятидесятые годы получила распространение и всячески поднималась на щит «теория бесконфликтности». Сторонники ее рассуждали так: поскольку социалистический строй уничтожил антагонизм между классами, исчезла и почва для разного рода конфликтов, общественных, социальных, морально-нравственных.

Эта чисто умозрительная теория нанесла большой вред прежде всего драматургии, так как без конфликта нет драмы. Она уводила в сторону от истинных проблем, болей и противоречий нашей жизни. Признавался лишь один «конфликт» – хорошего с лучшим.

В бесконфликтном искусстве не было места искусству как таковому, ибо в основе его лежали не чувство и мысль, а лишь идея. Сцены заполонили герои Софронова и Сурова, животов своих не жалеющие в борьбе с хорошим за победу лучшего.

Не так давно показали по телевидению знаменитейший в свое время спектакль Театра сатиры, получивший Сталинскую премию, – «Свадьба с приданым». Смотреть его сегодня невозможно, настолько он наивен и плох.

Мы такую пьесу тоже играли, называлась она «В наши дни». Ее герои схлестнулись в непримиримом споре, типа: пять или шесть дней вести посевную кампанию. Они надрывались, доказывая каждый свое, и неизвестно, чем бы все это кончилось, не переплюнь их ударница-колхозница, которую играла Людмила Целиковская: она засеяла свой клин в три дня. Спектакль ставил талантливый режиссер Равенских, он разутюжил все эти колхозные дела – посевы, уборку, соревнования, бригады – под такой лубок, что любо-дорого! И все равно зритель не шел.

Однажды М. С. Державин, выйдя на сцену в момент массовки, шепнул другому актеру, бросив выразительный взгляд в зрительный зал: «Не бойся, нас здесь больше!»

Собрания, заседания, преодоление картонных препятствий. Играть было нечего. Смотреть тоже.

Но театры вынуждены были ставить такие спектакли. Тогда существовала жесткая установка сверху: на одну классическую пьесу – две-три современных.

Все стареет. Но, пожалуй, ничто не стареет так быстро, как пьесы, отражающие не процесс жизни, не ее глубины, а сегодняшнюю сиюминутность, которая уже завтра становится неинтересной и даже смешной.

Но все равно – и в таком стреноженном, зашоренном театре шла жизнь. В нем творили Охлопков, Лобанов, Завадский, Попов, Зубов, Р. Симонов, Товстоногов… В то время выросли Эфрос, Ефремов, Волчек. Драматурги не софроновского толка, пусть не во весь голос, но сумели сказать правду о своем времени.

Однако все лучшее, что было в театре тех лет, прорывалось к зрителю с боями. Иногда спектакль не выпускали месяцами, иногда совсем запрещали, иногда так «резали», что от него ничего не оставалось… И все-таки российский театр одолел то время и сохранил свое достоинство, традиции и высокую культуру.

После пятьдесят шестого года, после знаменательного XX съезда партии жизнь страны круто изменилась. Наступило время оттепели. Повеял ветер перемен. Театр ожил. Актеры спустились с котурн. На сцене зазвучала человеческая речь. Репертуары театров украсили имена Зорина, Розова, Арбузова, Володина, Алешина… Герои их пьес жили простой человеческой жизнью, с ее радостями и горестями, надеждами и разочарованиями.

Театр опять становился искусством.