Красная мельница - Юрий Мартыненко

– Шуткуйте шутки со своими бабами…

Мужики неспеша тушили докуренные цигарки и расходились, продолжая немудреный мужицкий треп.

* * *

…При виде чужаков пес загремел цепью, но тут же забился в конуру, наверное, почуяв смертельную угрозу. Нагрянули японцы с обыском. До этого побывали у Елизаветы и Ефима с Зинаидой Ворошиловых. Ничего не нашли.

– Нюх у них, что ли? – Фроська испуганно прижалась к мужу.

– Сыбка многа хлеба где? – Японец раскосо разглядывал кухоньку. Затем заглянул в горницу.

– Ага, еще под подушками пошарь, – вдруг осмелела Фроська.

– Где хлеба много сыбка? – повторил вопрос японец, обнажая крупные, как у лошади, передние зубы, почему-то переставив слова в обратном порядке.

– Здеся вот, в брюхе! – похлопала себя Фроська.

– В зивоте? – удивился японец и тоже похлопал по цевью винтовки за плечом. – Мозит, посмотлим? – Качнулся широкий штык.

Вышли на улицу. Второй японец вышел из зимовья, брезгливо зажимая нос от запаха куриного помета.

– Фу, какие, гляди-ка, япошки благородные, – заметила Фроська оцепеневшему от происходящего Кехе. Тот знал, что запасенный хлеб – целый мешок – спрятан в подполье. Японец не догадался отвернуть половичок. У них на родине подпольев, слава богу, поди, не имеется. Фроськины слова были сказаны довольно громко. Тот, что у зимовья, услышал. Невозмутимо подошел совсем вплотную к женщине и словами на чистейшем русском – «это тебе за япошек» – влепил Фроське звонкую пощечину.

– Ах, ты! – ошеломленная не столько пощечиной, сколько русской речью, Фроська дернулась назад, сжимая кулаки и натыкаясь на первого японца. Тот судорожно сдернул с плеча винтовку и проворно отскочил в сторону.

– Что? Бабу безоружную стрелять?! – Фроська яростно рванула кофточку вместе с нижней рубахой, обнажая налитые, как спелые груши, груди. – На!!!

Невозмутимость покинула японца, шевельнулись плоские, прежде будто железные скулы. В сознании его, видимо, вспыхнули какие-то ассоциации, и он сдержанно гортанно что-то сказал напарнику. Тот, вытаращив глаза, ни бельмеса не понимая, что к чему, держал наизготовку свою «ариксу».

К счастью, все обошлось. Японцы ушли, оставив за собой раскрытую, как при покойнике, калитку, а Фроська, чувствуя, как вдруг обессилели ноги, опустилась на ступеньку крыльца.

– Ах, ты, ах, ты! – повторяла она сквозь слезы.

– Ладно тебе. Тише… Слава богу, все обошлося, – прорезался наконец голос у Кехи. Он сидел рядышком и, прижимая к себе жену дрожащей рукой, вытирал ее слезы своим рукавом, тоже повторяя: – Ладно, тихо, все ведь обошлося…

* * *

Пышные кроны тополей и пахучие ветви черемушника сливались в единую темную массу, окружавшую избы. Ночь плотно укрыла землю черным одеялом. С тех пор, как перестали собираться шумные молодежные вечорки, замолкли гармоники и балалайки, тишина опускалась на село с первыми сумерками. Лишь залают где-то встревоженные чем-то собаки, замычит протяжно корова во дворе, видно, чувствуя скорый отел. Далеко вспарывается ночь топотом копыт. Неведомые всадники – то ли белые, то ли красные, – то ли кого догоняя, то ли от кого убегая, промчатся по селу и утихнут за околицей.

Прохор Иванович и другие рабочие депо, среди которых встречались первостроители Транссибирской магистрали, не одобрили методы Лазо в смысле подрывов мостов и порчи железнодорожного полотна.

– И как теперь все это налаживать? – возмущался пожилой кочегар паровоза, раскуривая толстую самокрутку от крохотного тлеющего уголька, прихваченного плоскогубцами. Локомотив стоял под парами. Скоро выезжать на линию.

Через час поступило распоряжение направить часть деповских рабочих в только что сформированную бригаду, которая займется восстановлением разрушенных железнодорожных путей.

Прохор Иванович в эту бригаду не попал. Оставили на деповских стрелках. На ремонт полотна отправили тех, без кого временно можно было обойтись в депо.

Мужики ругались, ломами сталкивая под откос покореженные рельсы и расщепленные взрывом шпалы. Кирками яростно долбили грунт, выравнивая площадку. Восстанавливать железную дорогу – что жилы тянуть из человека. Строить – одно дело, но восстанавливать – совсем другое. Может быть, красным командирам следовало найти иной способ, чтобы остановить продвижение на восток многочисленных эшелонов мятежного чехословацкого корпуса? Не такой варварский, как рвать динамитом мосты и тоннели, рушить железнодорожную насыпь и спиливать телеграфные столбы, дабы лишить противника еще и связи.

В этот день в белом штабе за ужином велся примерно на эту же тему разговор.

– Одно слово, варвары. Сами строили, сами разрушают! – качал головой один из семеновских офицеров, прикуривая от протянутой зажженной спички однополчанина папиросу. – И кому только такое могло в башку прийти – взрывать мосты? Сами-то большевики, что, по воздуху собираются летать? Фанатизм! Друг мой, дикий фанатизм!

– Точнее, господин есаул, идиотизм, – поправил офицера штабс-капитан Яхонтов, человек порывистый и нервный.

– А что вы, дорогой Икомата-сан, думаете по этому поводу? – обратился он к японцу, хорошо понимавшему и говорившему по-русски, но до сих пор молчаливо следившему за ходом разговора.

– Да, господин майор, скажите, наконец, что вы думаете по поводу происходящего?

Японец живо встрепенулся, но через пару секунд снова обрел восточную степенность, присущую его крови хладнокровность и спокойствие.

– Большевики, очевидно, считают, что для достижения цели все средства хороши… В настоящий момент им прежде всего необходимо задержать чехов, продвигающихся к нам на помощь по железной дороге с запада. Любой ценой, но задержать! Красные выдыхаются. Это очевидно и потому логично думать, что они предпримут в дальнейшем следующие непредсказуемые действия. Какие – покажет время. Именно непредсказуемость красных можно считать их главным козырем в нашей взаимной борьбе…

Широкое скуластое лицо майора стало злым, а глаза блеснули колючей искрой.

Есаул решил сменить тему разговора. Он подошел к столику, бережно взял бутылку с яркой наклейкой и разлил в хрусталь вино. Поднял бокал.

– Мы, спаянные единой великой целью, не пожалеем сил, чтобы вернуть многострадальной России счастье спокойной и мирной жизни и избавить ее от коммунистического рабства. И не будем, господа, предаваться злословию и взаимным упрекам. Так поднимем же за это бокалы, господа! Я пью за нашего верного союзника и друга, за могучую империю восходящего солнца!

Икомата-сан обмяк выражением лица, хитро сощурившись, он молчал. Умеют же эти русские так красиво говорить. Не от того ли захлестнула многострадальную Россию эта революция? Да, у большевиков есть идея, которая овладела массами. Их вождь Ленин именно так и сказал: «Идея становится реальной, когда она овладевает массами». Большевики дали землю крестьянам. У белых такой идеи нет… К тому же красные берут численным превосходством, белые опираются на служилую выучку, упорно сопротивляясь и защищая то, что им принадлежит по праву. Так пусть же, в конце концов, русские бьются между собой: красные рубятся с белыми, пока не перебьют друг дружку…