Профессиональное убийство - Энтони Гилберт

«Лавка древностей»

Я не поддался первому порыву — мчаться в тюрьму, где сидела Фэнни, предлагать помощь и яростно возмущаться ее положением. Знал, что впечатления на нее это не произведет, она даже в таких обстоятельствах не потеряет головы. Фэнни привели к судье, официально обвинили в преступлении, а она в своей спокойной деловой манере заявила, что невиновна, но сохраняет за собой право на защиту. Узнав об этом, я сразу отправился к своему другу Артуру Круку, адвокату с толстым брюхом, большим круглым лицом и хитрыми глазами. У него была похожая на крепость контора — но конторой он ее не называл, хоть она находилась в Темпле. Крук страдал подагрой и вынужден был ходить с тростью. Язык у него был язвительный, но голос бархатный.

— Кертис? — произнес он. — С чем пожаловал? Если с шантажом, то не трать ни пенни. Отправляйся в полицию. На кой черт мы ее содержим?

— Тут не шантаж, — сказал я, — а убийство.

— Не употребляй этого слова, — произнес Крук. — Несчастный случай, если угодно. Смерть, если необходимо. Только не убийство. Оно карается виселицей.

— Именно этого я и боюсь.

Крук поднял большие веснушчатые руки и плотно обхватил толстую шею, будто воротником.

— Ощущение не из приятных, — заметил он. — Оно тебе не понравится, Кертис. В действительности оно может длиться недолго, но в воображении не прекращается.

— Я беспокоюсь не о своей шее, — объяснил я. — О женщине.

На его лице отразилось сомнение.

— Не люблю я эти женские дела. Кто она?

— Ее арестовали за убийство Рубинштейна.

— Дерзкая особа, — усмехнулся Крук. — Какое отношение она имеет к тебе?

— Если она выпутается из этого дела, то, надеюсь, выйдет за меня замуж.

Он покачал головой.

— Мой дорогой мальчик, не надо жениться на таких!

— В конечном счете это дешевле, — цинично заметил я.

— Тебе виднее. Ладно, продолжим. Ты считаешь, что она невиновата? Или знаешь, что она совершила это убийство, и хочешь выручить ее из беды?

— Я уверен, что она не убивала его, — заявил я. — С какой стати?

— Об этом спроси у полицейских. Кстати, какая у них версия?

— Думаю, полицейские будут утверждать, что у них была интрижка.

— А она была? — спросил Крук, обрезав кончик сигары.

— Фэнни говорит, что нет. Мол, Рубинштейн один из немногих мужчин, никогда не хотевших заняться с ней любовью.

— Если она мой клиент, то, надеюсь, в суде этого не скажет. Это весьма опасное признание. Сразу же предоставляет мотив. По общественному мнению ничего, как тебе известно, не стоящему, ничто так не оскорбляет женщину, как невнимание. Что она представляет собой?

Я пытался объяснить ему, но через минуту он велел мне замолчать.

— Ты не безучастный свидетель, — сказал Крук. — Что думает о ней жена Рубинштейна?

— Она будет цитировать тебе фразы из Ветхого Завета.

— И возможно, это подтвердится. Ладно, ладно. Не спорь. Я должен сам повидать эту женщину и составить мнение о ней. Что-нибудь пропало? Деньги, например?

— Насколько мне известно, нет. Я, разумеется, не полицейский.

Потом он спросил меня, встречался ли я с Фэнни после ареста.

— Нет, — ответил я. — Вряд ли я был бы persona grata[4]в тюрьме. Слава Богу, волосы у меня не рыжие, иначе бы меня могли посадить в соседнюю камеру как сообщника.

— Даже тебе, — строго заметил Крук, — следует помнить, что в этой стране, служащей для всего мира символом нравственности, мы не сажаем в соседние камеры мужчин и женщин. С какой стати полицейские ополчились на тебя?

— Потому, что с их нынешним вердиктом я не согласен.

— Можешь предложить альтернативу?

— По-моему, в доме было с полдюжины людей, имевших для убийства более сильные мотивы, чем Фэнни. Мы все видели, как она уходила, и раз шесть слышали ее вполне убедительный рассказ о своих передвижениях. Я думал, ты мог бы поехать, повидаться с ней.

Крук пыхнул сигарой.

— Мне нет смысла туда ехать, пока не наведу справки, не ознакомлюсь с положением дел. Дай мне сутки. Возле дома не видели никаких подозрительных незнакомцев?

— В тот вечер поблизости проехали две машины. Туман был такой густой, что человек мог бы подойти к парадной двери незаметно.

— И ему было бы еще проще подойти к боковой двери, куда его впустил бы сообщник. Как твоя прелестная Фэнни объясняет ту пуговицу?

— Она говорит, что объяснить не может. По моей версии, это часть подстроенного дела.

— На ней было это пальто, когда она уходила?

— Да.

— И она больше не вернулась в Плендерс?

— Нет.

— Во время коронерского дознания на ней было это пальто?

— Нет, меховая шуба.

— Куда же делось зеленое пальто?

— Придется тебе спросить у нее.

— Ей будет достаточно объяснить, каким образом эта пуговица оказалась в руке у покойного, если она не возвращалась в Китайскую комнату после того, как вышла из парадной двери. Как-никак, дом до следующего дня был закрыт. — Крук задумался. — Вот еще одно соображение. Знаешь, не следует отбрасывать версию полицейских. Может, Фэнни виновна в том смысле, что знала об убийстве Рубинштейна, что являлась невольной в нем соучастницей. Полиция, очевидно, утверждает, что Рубинштейн не ездил в Кингс-Бенион. Он вышел из машины и вернулся в дом через боковую дверь. Судя по тому, что я слышал, этого не мог видеть никто. Вероятно, он поднялся в Китайскую комнату, где его и убили. Может, обнаружил, что кто-то покушается на его сокровища…

— Нет, — возразил я. — Ключи были только у него, уходя из галереи, он всегда запирал ее. Без него туда никто не входил, а выходил оттуда он всегда последним. Да и на днях, когда мы поднялись туда, пришлось ждать слесаря, чтобы тот отпер дверь.

— Двери не единственные входы в комнату, — заметил Крук. — Там нет окон?

— Есть высокие, от пола до потолка, выходящие в сад.

— Думаю, ловкий человек мог бы влезть в них. Как они запираются?

— На замок с внутренней стороны, — угрюмо ответил я. — Открыть их снаружи невозможно.

— А стекла? Бывали случаи, когда их вынимали.

— Сколько на это ушло бы времени?

— Время тут значения не имеет. Этот человек знал, что ночь туманная, его невозможно увидеть, ему никто не помешает — разве что сам Рубинштейн. Войти туда не мог больше никто.

— Да, — вынужден был признать я. — И проникнуть в сад нетрудно.