Прогулки по Риму - Ирина Степановская

Нужно отметить, что поговорка «Рим стоит на семи холмах» соответствует действительности. В этом городе гораздо больше крутых подъемов и спусков, чем, к примеру, в Москве, хотя так говорят и про нее. Холмы Рима не срыты историей — по ним ходят люди, на них стоят светские здания, обычно не выше пяти — семи этажей, и церкви. Все это существует веками, и никому не приходит в голову строить здесь ни небоскребы, ни подземные гаражи.

Улочка то спускалась вниз, то опять начинала карабкаться кверху, и Татьяна Николаевна невольно замедлила шаг — натерла ногу. Вдруг откуда-то из-за спящих домов послышался явственный шум — так мог шуметь большой водопад, — а вместе с ним донесся до нее и разноязыкий гомон толпы.

— Это здесь, — сказал Цезарь.

Они вышли из-за угла, и Татьяна Николаевна ахнула точно так же, как и я, когда мы сюда приехали с группой. Это был знаменитый фонтан с Нептуном и упряжкой коней. Но только наше путешествие состоялось днем, а Татьяну Николаевну Цезарь привел сюда ночью, когда здесь еще красивее. Подсвеченная прожекторами, вода казалась необыкновенной голубизны. Белые каменные чаши бассейна и ниспадающие потоки воды подчиняли себе все пространство даже ночью заполненной людьми площади. Каменные барьеры со скамьями образовывали что-то вроде амфитеатра, и везде — на скамьях, на ступенях, на каменных ограждениях — сидели, стояли, веселились и разговаривали люди — современная шумящая толпа. И так далеко было этой толпе до мрачных трагедий древности, что Татьяна Николаевна тоже заулыбалась — вот, мол, и более поздние времена чего-то стоят!

— Побудь здесь, я скоро вернусь, — совершенно не романтичным голосом сказал ей Август, подтолкнул к барьеру и исчез.

Не было его довольно долго. Посидев лицом к фонтану, а потом и к площади, Татьяна Николаевна заметила, что толпа вокруг нее находится в непрерывном броуновском движении. Люди группами или поодиночке двигались сначала по направлению к фонтану, а потом от него. При этом группы сталкивались, смешивались, просачивались друг сквозь друга, но никто никого не задевал, все улыбались и мирно расходились в стороны. Некоторые пили воду из фонтана, набирали ее в бутылки, другие освежались, брызгая в лицо, окуная руки, и бросали в фонтан монетки по нескольку раз подряд.

«Интересно, в какой валюте бросают? — подумала Татьяна Николаевна. — Чтобы уж подействовало наверняка, надо, наверное, в евро!» Самой ей и в голову не пришло швырнуть монетку. Тут же на ее глазах две девушки, говорящие между собой на ее родном языке, вытащили из кошельков целую горсть русских медных копеек и с размаху зашвырнули их в бассейн.

«Хотят провести судьбу на разнице в валютном курсе», — усмехнулась Татьяна Николаевна, однако долгое отсутствие Цезаря начало ее беспокоить. Не то чтобы она боялась — здесь не страшно было досидеть и до рассвета, — ее смутили слова Цезаря, что он идет сюда, чтобы найти денег. «Уж не карманник ли он?» — предательски мелькнуло в ее голове.

Русские часто представляют себе плохое. То ли жизнь нас этому учит, то ли пример национального героя — Иванушки-дурачка, который не стеснялся промышлять воровством (свистнул же он Жар-птицу), но только не раз я замечала, что нашему соотечественнику чаще приходит в голову плохое, чем хорошее. Так и Татьяна Николаевна сначала размышляла о мелком воровстве, а потом перешла к думам о терроризме. «Непуганые здесь живут люди, непуганые еще! — пришла она к выводу, наблюдая за площадью. — При таком скоплении народа никаких полицейских! Да еще кругом урны стоят — бомбу туда засунуть милое дело!» Она уже начала пристально озираться, чтобы по возможности предотвратить чьи-нибудь неблаговидные намерения по нарушению общественного порядка (бросаться на амбразуры тоже у нас в крови), как вдруг ее внимание привлекла появившаяся на площади новая группа людей — темнокожие, разного возраста и разных весовых категорий — все они держали охапки роз и с улыбками раздавали их прохожим. В момент у фонтана будто разросся огромный цветник. И среди этих людей Татьяна Николаевна с удивлением заметила вязаный жилет и красную рубашку Цезаря. Он тоже ходил по площади с охапкой цветов и с дурацкой улыбкой вручал их женщинам. И, как заметила Татьяна Николаевна, преимущественно немолодым. Она с облегчением вздохнула. «Может быть, это такой чудесный обычай — дарить ночью людям цветы?» — подумала она, но, приглядевшись, заметила, что, раздав розы, цветочный благодетель безошибочно возвращается к своим осчастливленным клиентам и просит с ним расплатиться. Она также заметила, что некоторые люди, не желая платить, пытались вернуть цветы обратно, но им это не удавалось. Вежливыми и хитрыми улыбками продавцы мимикой и жестами показывали, что это, увы, невозможно — дурной знак, — и людям ничего не оставалось, как повиноваться. Плата за цветок была безумной — целых пять евро, поэтому, когда к ней приблизился один из молодых продавцов, она демонстративно отвернулась, засунув обе руки крест-накрест под мышки. Продавец попытался зайти к ней с другой стороны, но она опять от него отвернулась. Так некоторое время они вращались по кругу, как Солнце и подчиненная ему планета, пока на лице продавца не отразилось негодование. Он произнес вслух ругательство по-английски и тут же отскочил в сторону.

— Иди отсюда! Это моя дама! — Подоспевший откуда-то Цезарь звонко шлепнул его по спине, и тот отошел, зловеще вращая глазами и яростно ругаясь. Цезарь галантно изогнулся и преподнес Татьяне Николаевне розу.

— Бес-плат-но, — сказал он по-русски.

Татьяна Николаевна зарделась, но цветок приняла и изобразила что-то вроде восточного поклона: сложила под подбородком руки лодочкой и несколько раз кивнула. Наверное, со стороны это выглядело глупо, но ей уже три года никто не дарил цветов, и этот простой жест Цезаря ее растрогал.

«Ну и что, что бизнес! Зато красивый, — решила она. — Белый фонтан, толпы людей в разноцветных легких одеждах, и женщины все поголовно с одинаковыми цветами в руках».

— Джим! Ах ты, негодяй и изменник! — послышался вдруг чей-то пронзительный крик, и уже не очень молодая женщина ринулась, словно фурия, сквозь толпу, направляясь к Цезарю. Была она, несомненно, итальянкой: худая, тонконогая, большегрудая и жилистая. Ее крашеные волосы цвета соломы удивительно не вязались с огненными глазами, смуглой кожей и резко вырезанными, как у породистых лошадей, ноздрями. В один момент оказавшись возле спутника Татьяны Николаевны, женщина кинулась на него и стала бить кулаками. Удары сыпались на лицо, голову, бока Цезаря, женщина страшно кричала, размахивала руками и, как показалось Татьяне Николаевне, явственно указывала на нее. Гуляющие люди брезгливо отодвинулись, не желая участвовать в этой безобразной сцене, а Татьяна Николаевна, наоборот, в недоумении застыла на месте, будто на нее напал столбняк. Все это напоминало сцену из итальянского фильма в духе неореализма. Цезарь закрывался от женщины руками, пытался ее успокоить, чуть не умолял, но ничего не помогало. Лицо у нее покраснело, на лбу набухли синие вены, из глаз катились слезы, но град ударов не прекращался.

— Что вы делаете? — наконец опомнилась Татьяна Николаевна. — Зачем вы его бьете? Полиция! Сюда! — закричала она, но ее вмешательство, как оказалось, только ухудшило положение. Теперь итальянка переключилась на нее и, дико крича, размахивала руками прямо перед ее глазами. Казалось, она сейчас нападет и на нее.