Остров перевертышей. Рождение Мары - Дарья Сойфер

Скрипнув ступенькой, Тома поднялась на второй этаж: по всему периметру шли балюстрады и двери с табличками. Ханна объясняла, что на втором и третьем этаже проходят занятия, внизу, помимо холла и столовой, располагается главная библиотека, а четвертый этаж целиком отдан профессору Эдлунду. Там и его кабинет, и спальня, и огромная лаборатория, вход в которую разрешен только ему, мисс Вукович и мисс Кавамура. Остальных преподавателей и даже уборщицу миссис Чанг профессор туда не пускал.

Мара подошла к флагу и в задумчивости коснулась полотна.

— Солнце светит всем, — услышала она и обернулась.

Из коридора вышли Джо и Эдлунд.

— Здесь написано на латыни: «Солнце светит всем», — с улыбкой повторил профессор. — Мы с мистером Маквайаном закончили. Пойдем, Мара, я провожу тебя в свой кабинет.

— Тебя подождать? — спросил Джо.

— Я… Я не знаю, — она вопросительно взглянула на Эдлунда.

— У нас будет полноценная тренировка, — ответил тот. — До ужина ты вряд ли освободишься.

— Увидимся в столовой, — кивнул индеец и пошел вниз.

— Вот так да, мисс Корсакофф! — профессор удивленно поднял брови.

— А что? — удивилась она.

— Кажется, ты покорила нашего невозмутимого Джо. Столько слов за один раз даже я от него не слышал.

Они свернули в коридор и вскоре оказались на узкой лестнице. Тома поднималась следом.

— Профессор… — нерешительно начала она, когда они минули третий этаж.

— Да?

— Пока занятие не началось… Дело в том, что мисс Вукович говорила мне… Что Вы знали мою маму.

С его спиной разговаривать было проще: вопросы про маму всегда давались Тамаре нелегко.

— Да, знал.

— Вы поэтому решили взять меня?

— Пожалуй.

— Профессор Эдлунд, прошу Вас. расскажите мне о ней. Хоть что-то. Я всегда хотела побольше узнать о ней. У меня была фотография… Раньше. И все. В личном деле есть информация только о ее смерти.

Шагнув на верхнюю ступеньку, Эдлунд обернулся.

— Я обязательно расскажу тебе все, что смогу. И даже поищу фотографии. Но после занятия.

— Хорошо.

Он провел ее в просторный кабинет: книжные полки, массивный стол, высокие окна и удобные диваны. Здесь было светло, в форточку врывался приятный морской ветерок, принося тонкий запах цветущих лип. Хотелось дышать полной грудью, шагнуть из окна и полететь к маяку, туда, где волны разбиваются о каменистый берег.

— Красиво, правда? — довольно спросил профессор. — Это мое любимое место.

— Мне нравится.

— Ну, — он уселся в кресло на колесиках и хлопнул себя по коленям. — Выбирай, где тебе будет удобно.

Она устроилась на краешке дивана.

— Располагайся, можешь скинуть кроссовки, растянуться во весь рост.

— Как у психоаналитика?

— Откуда ты знаешь?

— В кино видела.

— Ну… примерно так. Расслабься.

Тамара послушно легла, но расслабиться рядом с чужим человеком было трудно.

— А если я… — неуверенно проговорила она. — Ну, трансформируюсь… Как же моя одежда? И вдруг мой отец был рыбой? Или… Я не знаю… Слоном?

— Сейчас мы не будем перевоплощаться. Просто побеседуем, — успокоил ее Эдлунд. — Я всего лишь хочу определиться с тактикой. Закрой глаза. И рассказывай мне все, что придет в голову.

— Например?

— Попробуй вспомнить что-то хорошее. Что вызывает у тебя улыбку и чувство защищенности.

Это он, загнул, конечно. Ее так и подмывало крикнуть: «Профессор, ты вообще бывал в детских домах? В русских детских домах, потому что если у вас такие тюрьмы, то и вместо интернатов, наверняка, конфетные городки».

Она думала долго. Что принято вспоминать в таких случаях? Дни рождения? Новый год? Походы в кино? Было бы здорово, если бы дни рождения в детском доме могли вызывать улыбку.

Хотя… Да, тот день, когда она нашла ключ от подсобки. Ее собственный уголок.

Она рассказала Эдлунду, как пряталась там, как рисовала, как накопила собственный запас лимонных леденцов. Потом в голову пришел момент, когда Валентина Семеновна разрешила носить шарфик и даже подарила один. Как раз в день рождения. Еще когда достались красивые джинсы из пожертвованных вещей.

Когда Тамара закончила, в кабинете воцарилась тишина. Она открыла глаза: профессор, нахмурившись, смотрел в окно, на щеке у него ходили желваки.

— Вроде, все, — тихо подытожила она. — Я говорила что-то не то?

— Прости меня, — ответил он, наконец. — Я не знал. То есть я думал, конечно, что детям плохо без родителей, но вот так… Извини, тебе не стоило снова об этом напоминать.

— Ничего…

— Я одного не понимаю, — он вскочил и принялся шагать по комнате, сунув руки в карманы. — Почему Лена не написала мне, что тебя некому взять? У нее ведь были родственники… Неужели на Линдхольме не нашлось бы места… В конце концов, перевертыши всегда поддерживали друг друга, и мы подобрали бы тебе приличную приемную семью…

И он что-то пробормотал по-шведски. Тома пока еще полиглотом не стала, но догадалась: это из разряда слов, которые на Линдхольме не произносят.

— Может, еще какой-то метод испробуем? — она попыталась отвлечь Эдлунда. — Можете попробовать меня испугать. Я огня боюсь. Правда, несколько дней назад не сработало, но я…

— Боже, тебя и огнем пугали?!

— Уже все нормально. Или вот Джо. Вы же говорили, что у индейцев есть какие-то медитации…

— Не сейчас. Кажется, будет сложнее, чем я думал. Хорошие воспоминания не работают, а испуг… Даже если бы я был настолько бесчеловечным, чтобы прибегнуть к этому методу, не думаю, что смог бы придумать что-то страшнее, чем твое детство. Я должен собраться с мыслями… — он замер и потер бороду. — А если… Если действовать через тотем? Допустим, ты унаследовала тотем матери. Тогда тебе нужно общение с подобными. Бриндис! Твоя соседка! Завтра мы устроим вам тренировку, ты постараешься… Да-да, может сработать. И вот еще что…

— Да?

Он открыл один из ящиков стола и извлек пузырек с таблетками.

— Возьми это. Выпей одну сейчас, а потом по одной три раза в день.

— Что это? — она повертела пузырек в руках: никаких надписей и этикеток.

— Одна из последних разработок. Помогает активировать ген перевертыша. Уверен, скоро весь Линдхольм узнает твой тотем.

— А если…

— Никаких если. Пока можешь идти, но завтра утром я жду тебя на тренировке. Тебя и мисс Ревюрсдоттир.

— Хорошо… — Тома опустила ноги и натянула кроссовки. — Но вы обещали мне рассказать о маме.