Зачем убили Джона Кеннеди. Правда, которую важно знать - Джеймс Дуглас

В последующей переписке Томас Мертон выступал для Эворы Арки де Сардиния в качестве духовного наставника, так как ее очень волновали расхождения во взглядах и жажда мести среди кубинских политэмигрантов. В январе 1962 г. он написал ей: «Большой ошибкой агрессивных католиков, которые хотят сохранить свою власть и социальный статус любой ценой, является то, что они считают возможным сделать это с помощью силы, и таким образом они идут к тому, чтобы потерять все, что хотят спасти»{76}.

Если президент Кеннеди и его брат, генеральный прокурор Роберт Кеннеди, работали над тем, чтобы привлечь необходимые для выкупа пленников средства, то Мертон предупреждал Эвору Арку де Сардиния о чрезмерной воинственности окружавшей ее атмосферы, которая ставила под сомнение процесс выкупа. В кубинской колонии в Майами, как она написала Мертону, заплатить выкуп злейшему врагу (коммунисту Фиделю Кастро) даже за освобождение своих близких считалось нарушением этики и лояльности.

Мертон отвечал: «Я всегда чувствовал, что усиление беспокойства и печали, заставляющее вас так мучиться, вызвано тем, что вам приходится жить и работать среди кубинских эмигрантов в Майами в атмосфере ненависти и пропаганды, а значит в постоянном стрессе и, в некотором смысле, “вынужденно” занимать агрессивную и воинственную позицию, в то время как ваша совесть говорит вам, что это неправильно»{77}.

Как понимал Мертон, его обеспокоенность по поводу стрессовой ситуации относилась не только к его другу, живущему в среде кубинских эмигрантов в Майами, но и ко всем другим, живущим в Америке времен «холодной войны», к нации, чей антикоммунистический настрой и приверженность ядерному превосходству поставили вновь избранного президента «в положение, когда его действия не могли не выглядеть абсурдными».

31 декабря 1961 г. Мертон написал письмо, в котором он предчувствовал разразившийся 10 месяцев спустя Карибский кризис. Письмо было адресовано Клэр Бут Люс, жене владельца Time-Life-Fortune Генри Люса, медиамагната времен холодной войны[8], редакционная политика которого демонизировала коммунистического врага. Клэр Бут Люс была известна как оратор, писатель и дипломат и разделяла теологию холодной войны, исповедуемую Генри Люсом. В 1975 г. Клэр Бут Люс возглавила следствие по убийству Джона Кеннеди в Специальном комитете Палаты представителей США по расследованию убийств (HSCA), увязнув в долгой охоте за призраками, построенной на дезинформации. Аналитик HSCA Гаэтон Фонзи обнаружил, что в то время Люс входила в совет директоров спонсируемой ЦРУ Ассоциации бывших сотрудников спецслужб{78}. Даже в начале 1960-х гг. Мертон, обладая исключительной проницательностью, возможно, подозревал связь Люс со спецслужбами. Так или иначе, он знал ее как одну из самых богатых, самых влиятельных женщин в мире, с явно антикоммунистическим мировоззрением. Он радушно принял ее, как и всех остальных, в круг своих корреспондентов.

В новогоднем письме к Клэр Бут Люс Мертон поделился мыслями о том, что следующий год будет знаменательным. «Хотя все будет хорошо, – писал он, – мы не можем не осознавать в преддверии 1962 г., что у нас есть такие обязанности и задачи, с которыми мы, возможно, уже не способны справляться». «Наш неожиданный и мощный технологический прорыв, – заметил Мертон, – сделал нас слугами нашего собственного оружия. Наше оружие теперь диктует нам, что мы должны делать. Оно загоняет нас в угол. Оно обеспечивает нашу жизнь, оно поддерживает нашу экономику, оно придает уверенность нашим политикам, оно продает наши средства массовой информации. Одним словом, оно руководит нами. Но если оно будет и дальше править нами, мы, бесспорно, и умрем под его руководством»{79}.

Мертон был монахом, живущим в уединении, и не смотрел телевизор и лишь изредка читал газеты. Тем не менее у него был широкий круг корреспондентов и сверхъестественное чутье, на которое он всегда опирался. Именно поэтому в письме Клэр Бут Люс он не мог не упомянуть стратегическую ядерную проблему, которая подведет человечество к краю пропасти в октябре 1962 г.: «И сейчас [наше оружие] четко дало нам понять, что оно и “упреждающий удар” находятся, по сути, в одной упряжке. Оно дает преимущество тем, кто первый им воспользуется. Следовательно, никто не хочет быть вторым, а значит, опоздать. Таким образом, оружие удерживает нас в состоянии ярости и отчаяния, когда приходится держать палец на кнопке и не отрывать глаз от экрана радара. Знаете, что происходит, когда вы очень долго на что-то смотрите? Вы начинаете видеть то, чего там нет. Вполне возможно, что в 1962 г. наше оружие “скажет” кому-нибудь из наблюдающих, что ожидание было слишком долгим, и он послушает его, и тогда мы все погибнем»{80}.

«Мы должны четко выражать свои мысли и быть разумны в своих суждениях, – заключил Мертон, – и мудрыми в выражении наших мыслей и идей, где, когда и кому бы мы их не высказывали». «Вот почему я говорю именно с тобой, – с надеждой сказал он Люс. – Мы должны всеми силами пытаться сохранить здравомыслие у этой нации и удержать ее от безумства, которое приведет к нашей и ее гибели, а может быть, и к уничтожению всего христианского мира»{81}.

В то время, когда Мертон бросил вызов догмам холодной войны Клэр Бут Люс, он обратился с подобными вопросы морали к другой влиятельной женщине, Этель Кеннеди[9]. Это был период, когда Мертон все еще мало доверял Джону Кеннеди. Тем не менее он все же приглядывался к человеку, который, как и он сам, был глубоко обеспокоен сложившейся атмосферой холодной войны. Свое письмо к Этель Кеннеди, написанное в декабре 1961 г., он начал с того, что провел параллель между взглядами Джона Кеннеди и своими собственными: «Мне очень понравилась речь президента в Сиэтле. Она меня просто воодушевила, поскольку я как раз закончил писать работу на эту же тему»{82}. Мертон имел в виду речь, которую президент произнес в Вашингтонском университете в ноябре 1961 г., когда он обозначил свой отказ, который перекликался с его собственным, от ложной альтернативы «лучше быть мертвым, чем красным». Кеннеди выразил свое отношение к этой ложной дилемме и к тем, кто выбрал любую из этих сторон: «Любопытно, но каждая из этих крайностей напоминает другую. Каждый считает, что у нас есть только два варианта: умиротворение или война; самоубийство или капитуляция; унижение или холокост; умереть или остаться красным»{83}.