Умный, наглый, самоуверенный - Вера Коркина

Из окон в квартиру лил свет фонаря, и Ира постепенно привыкала к темноте. Хозяйки не было, но из дому она не выходила, разве что за те семь минут, пока Ира преследовала ночного гостя. В квартире не было никаких следов людей. Она еще раз обошла все и, всякий раз замирая от ужаса, открывала двери в туалет, ванную, кладовку. Ничего. Какая-то мертвая квартира. Сжавшись, она открыла двери на балкон и посмотрела вниз. Пустая улица под ярко освещенным фонарем. Как могло случиться, что она упустила Катю? Ира вышла в подъезд, прикрыв за собой дверь, спустилась на первый этаж и машинально, скорее, чтобы услышать хоть какие-то звуки, нажала кнопку лифта. Лифт дернулся, похоже, стоял на третьем и со скрежетом поехал вниз. Двери раскрылись, и в тусклом свете лампочки она увидела Катю. Та сидела на полу, свесив голову набок, глаза были закрыты, рот полуоткрыт.

Ира бросилась к ближайшей двери на площадке и начала колотить изо всех сил: «Помогите, откройте, пожалуйста, девушке в лифте плохо!» Потом метнулась к противоположной двери и зазвонила туда. Послышались шаги, в глазке показался свет. Ира продолжала кричать, бегая от одной квартиры к другой. Когда замок в одной из них начал поворачиваться, она бросилась на улицу, заметив краем глаза, что дом ожил, в окнах то здесь, то там зажегся свет. Она завелась и умчалась в доли секунды, пока не заметили машину. В четыре утра разбудила Сашу звонком. Он в ответ на ее крики издал невнятный звук и приказал утром обзвонить больницы, узнать, что с Катей. Спать Ира не могла и пару оставшихся до наступления утра часов бессмысленно металась по квартире, роняя предметы.

Утром она отыскала Катю в тридцать второй городской больнице. Ира добилась разговора с врачом — передозировка, исход может быть любым. Врач возлагал надежду на то, что девушка быстро была доставлена. Хоть небольшой, но шанс был.

В восемь утра Ира свалилась, но заснуть не могла. Прежняя жизнь показалась ей миражом. Настоящее все заслонило. Она позвонила Саше и сообщила новости.

— Там на столе стоял букет из синих цветов. — Ира замолчала, ожидая, что он ответит. Авилов молчал. Она положила трубку и упала на диван без сил. Завод кончился.

И все-таки Катя была ни при чем. Они обе, и его как бы жена и как бы возлюбленная, были ни при чем. Больше Авилов себя ничем утешить не мог. Все бы сейчас отдал за пару здоровых ног. Почему он не подумал о Кате! Сама невинность, но слишком сообразительна, чтобы не понимать, что происходит вокруг. Видимо, это стало опасным. А опасным стало с того момента, когда его вмяла в стену черная девятка. И даже не с того момента, как вмяла, а с того, как об этом стало известно Кате. Сергей и Гоша. Конечно, такие не бьют, не режут, они именно травят. Слабый пол.

Письмо № 10.

«Танюша, что тут началось! Ты себе и представить не можешь, какие чудные дела стали твориться после того, как А. С. попал в больницу. Он настоящий бандит, но и мадам, как выяснилось, не уступает. Позавчера прикатила в черной машине и увезла меня в город. На мою скромную персону наконец обратили внимание. Им потребовалась помощь. У них тут очень не просто так. Продумано, и упражнения с платком, и пистолет — все продумано. В общем, эта его Ира, не изволив ничего объяснять, попросила у меня помощи в деле, с которым ей одной не справиться.

Мы напились на ночь глядя кофе, переоделись, как проститутки, натурально тебе говорю, и ночь-полночь отправились караулить одного мужика. Караулили мы его у ресторана, слишком даже хорошо мне знакомого, где я приняла муки адские с этими чертовыми танцами с юбкой и перьями. Он вышел, мы его обогнали, приехали в какой-то переулок и дожидались там. Я должна была его зажать платком, сидя сзади. А ее задача была — заманить к нам в машину на водительское место. Она это ловко прокрутила, таким слабеньким голоском попросив посмотреть, почему не заводится. Он сел, а я набросилась сзади, как коршун. Когда отпустила, он воздух ртом хватал, она в это время уже пистолет к голове приставила и давай его мордовать какой-то Катей. Он еще хрипит, слова сказать не может, а она пистолет в голову вдавливает. Нужное выдавила, передала мне пистолет, села на водительское место, уехали мы далеко за город, практически в лес, и там его из машины выпихнули уже часа в два ночи, несмотря на завывания.

Я-то его узнала, хотя мадам и не сообщила, что мы знакомы, но надеюсь, что он меня в таком виде в темноте не определил. Приехали домой, она умаялась, а я нисколько. Еще с ней отваживалась, ее то в дрожь бросало, то смеяться принималась. Потом выпила успокоительный чай, заперлась и звонила злодею Лео.

Я так поняла, это мы по его приказу нарушали законы. Ничего себе, люди живут, да? Зато с деньгами нет проблем. Выдала мне утром на вязальную машину. Я, было, принялась к Марусе проситься, но она мне жалобно — попозже, ладно? А то ей в квартире одной страшно. А я так совсем не боюсь. Я только насчет Павла переживаю, как бы он меня снова не потерял».

Нюра находилась в сильных колебаниях. С одной стороны, получила официальное предложение от подходящего человека. И работящий, и заботливый, и не пьет. Но с другой стороны, Сашка в больнице, и не сообщить ему неправильно, а сообщать больному неприятность не хотелось. Петрович же настаивал и сильно бунтовал против ее нерешительности, аж зеленел, как листок, когда речь заходила о племяннике. Опять же знакомы они с Петровичем были недолго, а тетка Нюра, хоть и не имела опыта замужней жизни, но жуликов видала и таких, что выглядели вполне симпатично. Того же Сашку возьми…

Петрович заводил разговоры, внушавшие беспокойство, — мол, все будет общее, все перепишу на тебя, и дом, и квартиру, а ты? В ответ Нюра замолкала, потому что и сад, и квартира были куплены Сашкой и ему же отписаны. Еще гора бумаг про фабрику. Так что распоряжаться чужим добром она не решалась, а свой дом у ней, хоть в Ейске и был, но в заброшенном, как писал брат, состоянии. Петровичу сказать об этом прямо она не рискнула, в глубине души испытывая тревогу, что вдруг он от нее откажется. К такому обороту она была не готова. Петрович сердился, но ответа требовал, прижимал и райскую жизнь расписывал, и план забор сломать, и новый дом построить вместо старых и попугивал перекинуться на Марью Гаврилюк, которая не такая стыдливая насчет замуж. В общем, Нюра ни на что решиться не могла и отправилась к Сашке в больницу. Он лежал уже второй месяц, она дважды его навещала с бульоном и пирожками, но про замужество помалкивала, видела, как он изводится от лежанки до полной тоски. С детства был шило, лежать или слушать книжки не умел, все скакал по гаражам и лазал по деревьям.

Разговор получился плохой. «Делай как хочешь, а бумаг без меня подписывать не смей», — пригрозил мрачный и пожелтевший с лица Сашка. «Дела идут хреново, на фабрике проверка за проверкой. Потеряешь свое добро, я тебе не помогу, сам пустой. Левая нога не срастается, неизвестно, кто кого кормить будет. Может, снова поменяемся».

Нюра возвращалась из города в сильной задумчивости, так ни на что не решившись. Едучи в автобусе, сетовала, что променяла полуголодную жизнь в Ейске на здешнее беспокойное, но обеспеченное житье с Сашкой. Сама напросилась, когда он тут осел. Привыкла к нему, как мать к ребенку, пусть и беспутному. А он в гору пошел, стал квартиры покупать и дачу ей строить, машину завел… Хорошо зажили, и даже когда отделился, Сашка ее не бросал.