Завтрак палача - Андрей Бинев

Герр Штраус не знал тогда (и знать не мог), что его папа и мама вместе ним, младенцем, три недели скрывались в подвалах Восточного Берлина от русской контрразведки, как семья эсэсовского офицера. Кто-то из бывших сослуживцев отца (тоже дезертир) помог им перебраться из русской зоны в союзническую — западную часть Берлина. Уже позже, когда на месте их ночного перехода действовал известный чекпойнт «Чарли» (на Фридрихштрассе), герр Штраус, будучи еще подростком, приходил туда и пытался себе представить, как темной дождливой ночью его родители с ним на руках ползли в грязи к западу. Они не могли пойти открыто, как другие, потому что не было нужных документов. Вообще уже никаких документов не было. И денег, и сил, и веры в удачу. Их сразу бы схватили русские.

Отца герра Штрауса арестовали американцы. Он сознался, что служил в эсэсовских частях на офицерской должности, что участвовал в боях во Франции, два месяца охранял какой-то небольшой лагерь для военнопленных в районе города Кельна. В казнях не участвовал, хотя и присутствовал на некоторых из них в качестве командира взвода охраны. Однако лично никого не убивал и убийствами не командовал. Он был солдатом и честно исполнял свой долг. Ну да, ему заморочили голову, как миллионам других немцев, но он сам никому голову не морочил и даже старался как можно реже и безболезненней снимать ее с чужих плеч. Если поступал приказ, разумеется.

Для солдата приказ — это все. Это дороже жизни. Не понимать такого может позволить себе только штатский. А штатских американцев в Западном Берлине тогда почти не было. Разве что появились предприимчивые, смелые дельцы, похожие на авантюрных коммивояжеров, — из тех, что всегда заводятся в разрушенных селениях и даже на медленно остывающем поле брани, когда еще не похоронен последний солдат. Их порой невозможно отличить от обычных штатных жуликов из интендантских служб и скучных, педантичных служак из тыловых команд.

Контрразведчики в эти мрачные дни и ночи разыскивали военных преступников, диверсантов, шпионов и ученых, совсем недавно работавших на последнюю гитлеровскую идею «оружия возмездия». Союзнические и русская контрразведки стремились обойти друг друга, постепенно превращаясь из союзников во врагов. Уже созревала следующая большая война, которая неминуемо должна была растащить по противоположным окопам вчерашних друзей.

Другого рода авантюристы бросились искать родовые ценности, антиквариат и ювелирные шедевры, большую часть которых нацисты когда-то сами утащили из разоренных аристократических и буржуазных домов Германии и Западной Европы. Все понимали, что часто законными владельцами этих сокровищ были раздавленные алчным нацистским катком состоятельные, традиционные еврейские семьи. Понимать-то понимали, но вслух старались не произносить, потому что огромное богатство, разграбленное национал-социалистами, должно было либо возвращаться наследникам, либо выставляться на открытые, в том числе благотворительные, аукционы. Но война, как известно, начинается с золота, продолжается кровью и золотом же и заканчивается.

Папашу Штрауса продержали в западноберлинской каталажке чуть больше года. Проверяли показания, устраивали допросы, проводили очные ставки. Он изобличал, его изобличали. Потом состоялся суд на ними и еще несколькими бывшими эсэсовцами. Двоих повесили, четверо получили по пять лет тюрьмы, а девятый, то есть отец герра Штрауса, был освобожден прямо в зале суда как уже отбывший одногодичный срок. Суд учел время, которое он провел под следствием, и ограничился этим. За лишних полтора месяца следствия ему даже присудили скромную денежную компенсацию. Это был справедливый и гуманный суд. Во всяком случае, что касалось его судьбы.

Больше отец герра Штрауса никогда не занимался ни политикой, ни военной или полицейской службой. Он устроился в почтовое ведомство, где прослужил на скромной должности до самой своей смерти от рака простаты в 1976 году. В наследство сыну осталась небольшая тетрадь в кожаном переплете, в которой бывший офицер СС записывал кое-какие свои мысли и отмечал непонятные встречи и впечатления от них. Сын еще в подростковом возрасте попытался прочитать там хоть что-нибудь любопытное для себя, но дурной почерк отца, путаница в текстах, непонятные значки и подпорченные влагой странички быстро наскучили мальчишке. Тем более особой любознательностью он не отличался, что самым неприятным образом сказывалось на его учебе. Однажды отец, увидев, что мальчишка лениво перелистывает странички, влепил ему пощечину и вырвал дневник из рук.

— Рано тебе еще, — пробурчал отец, — интересоваться взрослыми мыслями. Научись накапливать собственные.

Дневничок исчез в армейском сундучке отца. Больше он не вызывал у мальчишки, а в дальнейшем у юноши и зрелого человека ни малейшего интереса.

Мать герра Штрауса, фрау Генриетта Штраус, работала в западноберлинской школе учительницей музыки младших классов. Она всегда неплохо музицировала на пианино и на скрипке. При Гитлере же преподавала немецкий язык и литературу.

Фрау Штраус пережила мужа всего на шесть лет. У нее в последнее время было плохо с сердцем — приступ следовал за приступом. Ничего не помогало — ни таблетки, ни народные средства и отвары, ни консультации с серьезными врачами. Однажды в воскресенье она умерла прямо у домашней плиты, на которой пекла смородиновый пирог. Ойкнула и осела на пол.

К тридцати восьми годам бобыль герр Штраус окончательно стал сиротой. К тому же был весьма небогат, потому что назвать богатством обладание небольшой квартиркой в Западном Берлине, скромным автомобильчиком марки «Фольксваген» и невысокой зарплатой в частном адвокатском бюро, где он даже не был партнером, никак не возможно.

Однако герр Штраус не имел никаких амбиций. Сухой, даже почти костлявый череп обтянут пергаментной, всегда морщинистой сероватой кожей, ручки тонкие, длинные кисти, узловатые пальцы. Герр Штраус не нравился женщинам, не нравился мужчинам, не нравился детям, а также — старикам, зрелым и молодым людям. Он никому не нравился. И если бы не его исполнительность и немногословность, то герр Штраус не понравился бы и двум владельцам адвокатского бюро.

Возможно, так бы и прожил он в Западном Берлине, дотянул бы до разрушения в ноябре 1989 года «великой стены», разделявшей два враждебных и в то же время родственных мира, потом вышел бы на пенсию и коротал последние деньки в какой-нибудь богадельне, а квартиру продал бы или сдал за небольшую плату. Или, в конце концов, женился бы на своей соседке — вдове фрау Энгельгардт, и они промолчали бы рядом друг с другом до смерти, не имея ни детей, ни наследников, которым и наследовать-то было бы нечего. Скромный юрист — один из многих клерков, ничем не запомнившийся людям. Даже клиенты смотрели на него с жалостью. Уж больно он был пресен, скучен и педантичен в их недорогих рутинных делах.

Но однажды, через два года после смерти матери, все вдруг изменилось. Через пять лет он уже стал одним из самых состоятельных людей в Западном Берлине, а через десять — богатейшим человеком на планете.

Он не открыл залежи драгоценных самородков, не купил акции алмазных компаний, не качал нефть, не добывал газ, не лил металл, не вырубал лес, не растил стада овец и коров, не владел сетью ресторанов, магазинов и супермаркетов. Нет! Всего этого он не делал. Он просто нашел огромный клад. Почти как в авантюрном пиратском романе мистера Стивенсона. Я еще в детстве, по настоянию матери, прочитал «Остров сокровищ» и все пытался уяснить, далеко ли тот остров от моей Бразилии. Фантазировал, мечтал, грезил найти пиратский клад. Но не знал, где его искать.