Вкусный кусочек счастья. Дневник толстой девочки, которая мечтала похудеть. P. S. я сбросила запредельно много - Энди Митчелл

Проведя год вместе, они купили дом в Медфилде; мы с мамой и Полом поселились под одной крышей, и этот переход состоялся практически безболезненно. Временами с нами жила Николь; ее младшие сестры, Кэти и Кэролайн, раз в неделю приходили на ужин и два раза в месяц ночевали на выходных. К тому времени я уже полюбила его. Я любила его за то, что он честный и порядочный человек, за его хорошую и добрую душу. Я бы могла и просто восхищаться им как маминым партнером, но, к счастью, он любил меня в ответ. С утра он упаковывал для меня школьные завтраки, по вечерам обязательно устраивал семейные ужины, возил меня к докторам, стоматологам и ортодонтам, обращался со мной так же, как с родными дочерьми. Он подарил стабильность дому, которому так долго ее не хватало. Он был отцом, какого у меня никогда не было. Каждый день я изумлялась, как же мне повезло, что теперь я живу с ним. Спрашивала себя, что это за человек, который обходится со мной с такой невероятной добротой. Я не принимала его как должное, как часто поступала с мамой. Пол был даром свыше.

Но так считали не все. Энтони новые мамины отношения не нравились. Он постоянно бодался с Полом, чувствуя угрозу для себя из-за того, что другой мужчина занял такую важную роль в семье. В двадцать два года Энтони был уже слишком взрослым, чтобы его воспитывать, и он слишком натерпелся от родного отца, чтобы довериться приемному. Они непрерывно ругались. Энтони бунтовал именно против того, за что я была Полу благодарна — стабильности, структуры и безопасности. Когда он жил дома — в краткие периоды между работами и съемными квартирами, — часто слышались громкие крики. Мне было больнее всего видеть даже не то, как мама разрывается между ними двумя, а глаза Энтони, который считал, что она предпочла Пола родному сыну. И то, как он иногда смотрел на меня как на предателя и ненавидел за то, что я люблю нового маминого бойфренда. Мне было грустно, что я сумела найти себе в нем отца, а он — нет.

Страдал не один Энтони. Николь тоже было трудно видеть маму вместе с Полом. Она отдалилась от меня; ей тяжело было видеть папу с другой женщиной, и она не могла понять, что делать с меняющимися отношениями с моей мамой, которую она любила как вторую мать. Она обижалась на меня, считая, что ее папа становится моим. Она не была готова ко всем этим переменам, и у меня болело сердце, потому что я знала, что одна часть моей жизни наконец собирается из мелких кусочков, но другая при этом разваливается. Единственная причина, по которой наша дружба пережила старшую школу и продолжилась в колледже, — мы обе отчаянно пытались игнорировать перемены, происходившие вокруг, и оставаться подругами, какими были всегда. Мы притворялись, что все в порядке — хотя это было совсем не так.

В конце марта мама Николь уехала на выходные, оставив дом пустым. Николь, Кейт и я поступили так же, как любые семнадцатилетние подростки: устроили огромную вечеринку. Мы пригласили тридцать человек, заперли в сейфах ценные вещи и купили здоровенную упаковку красных пластиковых стаканчиков. То, что мы были дома, а не в лесу Нун-Хилла, уже оказалось прогрессом по сравнению с обычной ночной медфилдской жизнью. Я суверенностью говорила подругам:

— Завтра мы так хорошо уберемся, что никто даже не узнает.

Вы наверняка смотрели немало школьных романтических комедий, так что не могли не подумать, что хотя бы одна из нас предвидела грядущее фиаско: на вечеринку явилось пятьдесят человек, почти вдвое больше запланированного. Никто из нас не мог предположить, что несколько крышечек от пивных бутылок улетят далеко во двор, где их позже найдут. Никто не мог предположить, какой жуткий беспорядок получится, когда пиво из стаканчиков прольется на кухонный линолеум во время игр в «переверни стакан» и пивной пинг-понг. Мы просто на время отключили раздражающую рассудительность и провели великолепный вечер.

На следующее утро мы проснулись с мутными глазами и растрепанные. Мы убирались, оттирали полы, прочесали весь двор в поисках банок, крышечек и бутылок Mike’s Hard Lemonade[15]. Мы продезинфицировали и проветрили помещения, как смогли. Всего за час мы втроем превратили дом из места, где вполне можно было снимать фильм «Зверинец», в выставочную модель для канала «Магазин на диване». Покончив с уборкой, мы решили, что половина второго — самое время, чтобы позавтракать чем-нибудь жирным в кафе «Бикфорд». В спальне Николь мы сняли костюмы, в которых были на вечеринке, и напялили на себя первое, что попалось в ее гардеробе, — собственную смену одежды мы взять не догадались. Кейт и Николь нашли себе милые футболки с принтами, толстовки с капюшоном и стрейчевые штаны, похожие на те, в которых занимаются йогой. У меня в глазах все еще плыло, но внутренний радар безотказно определял одежду самого большого размера в любой беспорядочной куче, так что я нашла сильно потрепанную лиловую толстовку с круглым вырезом и несколькими дырками, когда-то купленную в комиссионном магазине; Николь она была велика размера примерно на четыре. К толстовке я прибавила угольно-черные треники — с зауженными бедрами, вроде тех, которые могла носить ваша бабушка; тогда их делали голубыми, лавандовыми и бежевыми. Я бы обязательно пошутила насчет них, если бы они не были такими тесными, но зато они обтягивали мои ноги примерно так же, как штаны для йоги обтягивали ноги Кейт. Я выглядела одновременно богемно и как-то странно. Пухлая и угловатая, я бы наверняка лучше выглядела в чем-нибудь менее свободно сидящем, чем эта толстовка. Большой человек в мешковатой одежде, как забавно бы это ни звучало, выглядит еще больше.

Позавтракав бельгийскими вафлями с картофелем по-деревенски и колбасками в кленовом сиропе, мы пошли на матч по лакроссу, чтобы увидеться с друзьями. Когда мы добрались до стадиона, половина игры уже прошла. Наша подруга Пэнди, красивая длинноногая блондинка, стояла на противоположной стороне поля и махала нам, подзывая к себе. Я прищурилась, чтобы разглядеть лица остальных, кто стоял рядом с ней, и увидела Майка Оппеля. Подходя к ним, я снова ощутила знакомый ужас толстушки. В моей голове крутилось: «Вот именно в этот день я решила не краситься, да? Втяни живот. Еще сильнее втяни. Дыши. Все, больше ничего я сделать не могу. Да и наплевать всем».

Я ненавидела подходить к людям и еще сильнее ненавидела от них отходить. Я знала о своих формах, знала, как эластичный пояс штанов Николь врезается в пятый слой моего жирового валика. Я подумала о том, как Майк и все остальные внимательно разглядывают мое тело, пробегают глазами вверх-вниз, видят обвисший жир; за возможность исправить его «фотошопом» в реальной жизни я готова была кого-нибудь убить. Еще они видят темно-синие круги под глазами, полученные в наследство от папы. И мое круглое лицо, которое сегодня напоминает луну даже больше обычного, — я еще не расчесала волосы на пробор и не выпрямила.

Я была не готова. Бесконечно далека от идеала, который хотела бы представить всем, особенно Майку Оппелю. Поле, казалось, угрожало и мне, и моей некрасивой лиловой толстовке.

Когда мы подошли, ребята повернулись к нам. Все шестеро оказались моими приятелями. Пэнди весело воскликнула «Эй!», мы хором устало протянули «Э-э-эй-й-й». Мы начали обсуждать вчерашнюю ночь и сегодняшний матч, и мне стало уже чуть более спокойно. К тому моменту я уже поняла, что единственное, что могу сделать, чтобы выглядеть хоть чуть-чуть лучше, — успокоиться, улыбнуться и подготовить свои лучшие самокритичные шутки. В конце концов, мы тут простоим всего несколько минут.