Чуть больше мира - Катерина Снежинская

class="p1">— Я не смотрел, — заторопился старик. — Как увидал его, так сразу к вам. Очень уж боялся, что уехали уже. А послание, чай, важное. Вот, сейчас, не извольте беспокоиться…

Кайран смотрела, как суставчатые, негнущиеся пальцы неловко отвязывают с птичьей спины плотно стянутый кожаный свёрточек. Откуда-то из-под рёбер поднималась волна паники. Вместо привычных внутренностей, тело наполняла мерзкая, не дающая нормально дышать, болотная жижа. Аэра оттянула ворот душащего плаща, но легче не стало.

— Лан? — Нагдар шагнул поближе, настороженно глядя на сестру.

— Да быстрей же ты! Сколько можно копаться? — рявкнула элва.

— Сейчас-сейчас, — засуетился старик, испуганно косясь на госпожу. — Вот, всё, держите.

Промокшая, промороженная насквозь бечёвка стягивала свёрток, как железной проволокой. Узел развязываться не желал, будто припаянный. Лейтенант молча протянул сестре кинжал. Верёвка поддалась. Свёрток начал сам собой расправляться диковинным цветком. Желтоватые слишком плотно сложенные листы бумаги распрямлялись. Записку, лежащую сверху, едва не унесло ветром — стоящий сзади Редгейв подхватил, через плечо отдал аэре.

Небрежно, с брызгами чернил выведенные руны на сероватом листе казались раздавленными жуками: «…прости, я не знал, что вы были близки. Иначе сообщил бы раньше…». Неровные строчки расползались в стороны: «…только когда решили разобрать его личные вещи…». Отсыревшая клякса походила на застарелое кровавое пятно: «…я знаю, чужие записи читать не полагается, но уж слишком странным элвом был мой дядя…». Или это — не клякса, а след жирного пальца? Наверное, так. Потому что тёмные чернила вдруг стали красными, да и бумага порозовела. Что-то со зрением. Дёргается перед глазами пелена.

«С прискорбием вынужден сообщить, что Даймонд аэр Натери скончался в пятый день тринадцатой белой луны сего года. Мудрые пытались справиться с болезнью. Но простуда сменилась лихорадкой, а затем его грудь наполнилась жидкостью. И на вторые сутки, не приходя в сознание, дядя ступил на тропу к Серебряному Лесу. Мы скорбим…».

— Лан?

Кайран, не отвечая, повернулась, начала подниматься по лестнице, ведущей на крепостную стену. Чуть не упала — сапог заскользил по обледенелому камню. Кто-то подхватил сзади, поддержал.

— Лан, духи тебя забери, что случилось?!

— Оставь меня в покое, — а почему голос-то такой ровный, спокойный? Это, вообще, она говорит? Вроде бы… — Мне надо… Дайте пять минут.

Стражник на стене отошёл к самому краю, пропуская госпожу. Не отступи — элва бы в него точно врезалась. Солдат растерянно оглянулся на Редгейва. Меченый, стоящий на первой ступеньке, только плечами пожал, хмуро наблюдая за аэрой.

Лан остановилась между зубцами, откинула капюшон, подставив лицо ветру. Дёрнула завязки у горла — не поддались. И Кайран просто разодрала их, всё ещё сжимая смятые бумаги в кулаке. Но не подхватила плащ, позволив ему гигантской бабочкой спланировать вниз, в притихший замковый двор.

— Сестрёнка? — неуверенно позвал Нагдар.

Элва выставила в его сторону руку: не подходи. Прикрыв глаза, глубоко вздохнула. Расправила смятые листы — толстые, плотные, ровно обрезанные с одного края и зубчатые, будто погрызенные, с другого. Из сшитой тетради их выдрали, что ли? Или из книги? Да нет, ровные строчки вроде от руки написаны.

Читала Лан долго, переворачивала страницы, кладя наверх то одну, то другую — перечитывала. Ветер трепал бумагу, дёргал аэру за волосы, бросая в лицо пряди, как будто требовал к себе внимания. Элва никак не реагировала, только прижимала норовящие разлететься листки.

— Лан, — снова позвал, не выдержав, Нагдар, — отправляться пора. Или вы остаётесь?

— Остаёмся? — кажется, сестра даже не поняла, что он сказал. Усмехнулась. — Да, мы остаёмся. Иногда бывает и так, Нагги.

— Что это? — осмелев, спросил элв. — Что тебе Райл прислал?

— Это? — повторила Лан, снова сжимая бумагу в кулаке. — Ничего. Ровным счётом ничего. Всего лишь несбывшаяся жизнь. А ты знаешь, я же его помню. И там, на пристани. И как из воды тащила. Не лицо, конечно. Нет, лица совсем не помню. Сколько лет прошло. Без всякого предназначения.

— Кого, Лан?

— Никого, — губы аэры дёрнулись, будто в судороге, превращая усмешку в кривоватый оскал. — Теперь уже никого. Где мой плащ? Холодно.

Она потёрла плечи, не выпуская листов. Глянула на них, будто впервые видела.

Редгейв, оттеснив Нагдара, шагнул к аэре.

— Ну? — потребовал меченный.

Лан не ответила. Она воина, кажется, вообще не видела. Взгляд Кайран метался, будто элва сосредоточиться ни на чём не могла. Охранник крякнул, да и сграбастал госпожу за шиворот, сунув её между зубцов, далеко перегнув через стену.

— Ты с ума сошёл?! — Нагдар вцепился в плечи меченного, пытаясь оттащить его от сестры.

Но не смог даже с места сдвинуть.

— Я её сейчас отпущу, — рыкнул элв, — птицей полетит! Ну, давай, кричи, чтоб духи!..

Вот тогда Лан и заорала. С замковых башен, растревоженные воплем, снялась туча воронья, закружилась, истерично грая. Ледяной порыв ветра прошёлся по стене, вздувая плащи пузырями, заставляя стражников пятиться, прикрываться руками.

Вопль, затихая, на остатках дыхания перешёл в вой — дикий, звериный. Лан дёрнулась, царапая ногтями камень. Выгнулась, едва не саданув затылком Редгейва по носу.

— Ненавижу! — выплюнула элва небу, снегу, ветру. — Как же я вас ненавижу!

И обмякла, колени подломились, отказываясь держать.

Меченый осторожно прижал аэру, снял с плеч мех, закутал Кайран.

— Лучше? — спросил негромко.

Лан кивнула, растёрла лицо.

— Нагдар, мы остаёмся. Тангар на материк один отправляется, — приказала хриплым сорванным голосом. — Пусть только подождёт. Я письмо королеве напишу. Потом объясню, что делать.

Элва мягко отстранилась от Редгейва, едва заметно толкнув его ладонью в грудь. Аккуратно свернула бумаги в трубку. И пошла по лестнице вниз, зябко кутаясь в волчью шкуру.

* * *

Много чего в этой жизни случалось. И, наверное, как у всех плохого было больше, чем хорошего. Но так вляпаться удалось в первый раз. Ни намёка на выход. Ни даже тени мысли о том, как всё это разгрести. Верно говорят: самая надёжная клетка — самая простая. А что можно придумать проще каменного мешка, диаметром в три шага и высотой в три же роста, да ещё сверху сварной решёткой накрытого? Правильно, пока не умудрился крылья отрастить — ничего. Смерть разве что. Из неё точно не сбежишь.

Холодно. Зубы чечётку круглые сутки отбивают. Даже спать невозможно. Когда просыпаешься не столько от холода, сколько потому, что у тебя скулы сводит, не до сна. А усталость одолевает. От неё и перед глазами всё плывёт, и со слухом нелады. Мерещатся шепотки, голоса — раздражает. И больно. Духи, эта боль выматывает больше холода и недосыпа вместе взятых.

Не такая уж и сильная. Всё-таки его сначала подлечили, а уж потом сюда швырнули. Дали в чистой постели отлежаться.