Волчья ягода - Анна Данилова

– Ты что, немка?

– Отпустите меня… Что вам надо? Я закричу! – Она задыхалась от страха и злости. – Вы меня, должно быть, с кем-нибудь спутали… Я вас не знаю, скажите вашим людям, чтобы они меня отпустили…

А в голове пульсировало только одно: это конец, я больше никогда не увижу Илью, это все…

Эти люди в кожаных куртках словно отрезвили ее, женщину-цветок, тепличное растение, которого за пять лет ни разу не коснулась жизнь, такая, какой она была вокруг нее на самом деле: жестокая, полная отчаяния, безденежья, унижения, неуверенности в себе, панического страха перед завтрашним днем… Элементы этого НАСТОЯЩЕГО Берта могла видеть лишь с экрана своего огромного японского телевизора, и она плакала, когда смотрела криминальную хронику, особенно, когда речь шла об убийстве женщин… Увидеть труп на экране – казалось ей испытанием. Она долго не могла уснуть после этого и рассказывала об увиденном Илье, который всячески успокаивал ее и говорил, что с приличными женщинами ТАКОЕ вряд ли может случиться. Что «для того, чтобы не попасть в „криминальную хронику“, надо вечерами сидеть дома и слушаться старших»… Он разговаривал с ней, как с маленькой. Разве мог он когда-нибудь предположить, во что вляпается по уши его маленькая и чистенькая жена, порхающая по жизни, словно бессмертная бабочка, то и дело сдувающая пылинки со своих драгоценных крыльев… Что она по дороге из парикмахерского салона домой заедет за молоком и попадет в лапы престарелых извращенцев, находящих огромное удовольствие в том, чтобы насиловать посаженных в клетку женщин?!

В соседней клетке жила, и достаточно долго, девушка по имени Мила.

Когда приходили к ней, Берта забивалась в угол своей клетки и зажимала руками уши, чтобы не слышать криков и стонов Милы. И это продолжалось бесконечно, почти до утра… Можно было только догадываться, что они проделывали с ней при помощи плеток и клещей, различных металлических приспособлений и ремней, сковывающих движение пленницы и позволяющих делать с ней все, что угодно.

Некоторые мужчины приходили сюда для того, чтобы только посмотреть, что будут делать с пленницами другие. Это их возбуждало, и тогда сюда же приводили других девушек, только в отличие от Милы и Берты (которых из-за ошейников и цепей называли «собаками») они были хорошо одеты и ухожены. Правда, после того, что с ними вытворяли мужчины, утолявшие свой сексуальный голод в двух шагах от клеток, эти девицы к утру выглядели ничуть не лучше «собак»… Такие же следы побоев, синяки на истерзанных телах, а то и рваные раны, нанесенные специальными крючьями…

Берта не могла понять, почему их мучители чувствуют себя так спокойно и не опасаются того, что крики их жертв могут быть услышаны, ведь бункер или подвал находился, судя по тому, что она успела разглядеть сквозь стекла машины, на которой ее сюда привезли, где-то в районе Красной Пресни, то есть почти в самом центре Москвы!

Причем одна деталь, на которую она не могла не обратить внимания, была убийственной в прямом смысле этого слова: ей даже не удосужились завязать глаза!.. А это говорило только об одном: оттуда, куда ее везли, она уже никогда не выберется. Она была обречена с самого начала.

Ее посадили на цепь в первый же вечер. Предварительно раздели, вынули все шпильки из прически, распустили волосы и, надев на шею тяжелый металлический ошейник с цепью, затолкали в большую, с толстыми прутьями, клетку, которую заперли на замок.

– Вот молоко, – мрачного вида парень в джинсовом костюме поставил перед клеткой большую красную пластмассовую миску, покрошил в нее хлеб и, залив его молоком из пакета, усмехнулся. – Будешь хорошо себя вести, попозже тебя покормят… Только есть ты будешь прямо из миски, как собака. Ты теперь и будешь собакой…

– Как это? – Она не верила в то, что с ней происходит. – Зачем вам это? Если вам нужен выкуп, то позвоните моему мужу, и он заплатит за меня любые деньги…

– За тебя, дурочка, и так теперь будут платить огромные бабки… Сюда спускаются только те, у кого много зелени. Ради них и были построены эти клетки…

– А для чего клетки?..

Она похолодела от догадки: неужели к ней пустят настоящих собак, и кто-то, кто придумал все это, будет наслаждаться зрелищем того, как ее тело разорвут на части? Или же это будут дрессированные собаки, обученные специально… Она читала об этой мерзости, но не могла поверить, что та же участь – стать сексуальной партнершей кобеля – уготована и ей.

– Вы собираетесь ставить на мне биологические опыты?

– Опыты, но только не биологические… – сально ухмыльнулся парень и направился к лестнице, ведущей наверх. Послышалось бряцанье ключей, а потом все стихло.

Она не знала, что больше никогда не увидит этого парня: начиная со следующего дня еду стал приносить немой. Или молчун, притворявшийся немым. Он был похож на обезьяну, высокий, сутулый, с длинными руками и вытянутым бледным и несколько растерянным лицом…

– Привет, – послышалось из соседней клетки, и Берта вздрогнула, услышав высокий женский голос. Она резко повернула голову и встретила направленный на нее вполне осмысленный, но полный боли и горечи взгляд.

– Привет…

* * *

Когда Берта не вернулась домой, Ромих, чувствуя, что с ней случилось что-то непоправимое, тотчас связался со своим одноклассником, директором частного сыскного агентства Сергеем Малько.

– Я знаю, что ты скажешь, – произнес в сильном волнении Илья, чувствуя, что ему не хватает воздуха, – но она не пришла ночевать, а это могло случиться лишь по одной причине…

– По какой? – Голос Сергея был сонным. Оно и понятно: часы показывали половину шестого утра. – У нее кто-то есть, и ты хочешь попросить меня разыскать скотину, к которой она ушла?

– Тебе повезло, Сережа, что ты сейчас далеко от меня, а то бы я врезал тебе за такие слова…

– Ромих, ба! Да ты ли это? Брось, перебесится твоя девочка и вернется!

– Я прошу тебя – приезжай…

И он положил трубку. Ему показалось кощунственным вести разговор о НЕЙ по телефону. Никто, ни одна любопытная телефонистка, абсолютно никто не должен произносить ее имя всуе. Да, он одержим ею, да, его любовь к ней – единственное, что у него есть в жизни, но это не преступление, нет. Это счастье. Счастье, которое у него отняли.

Каждый вечер, возвращаясь домой, он ждал того момента, когда она откроет дверь и улыбнется ему так, как может улыбаться только Берта. И разве можно словами выразить блаженство, которое он испытывал всякий раз, целуя ее, обнимая и чувствуя, что она принадлежит только ему? Ее волосы, ее кожа, глаза, губы, звук голоса, все, абсолютно все в этой женщине вызывало в нем трепет и желание постоянно находиться рядом с ней. И сколько бы они ни были вместе, еще ни разу за пять лет он не испытал отравляющего чувства пресыщения…

Они доверяли друг другу и зачастую обходились без слов, понимая все, что хотел сказать каждый из них.

Они были почти единым организмом и, находясь на расстоянии, постоянно испытывали потребность друг в друге. И теперь, когда она не пришла ночевать, как можно предположить, что она покинула его по своей воле? Это абсурд!