Камрань, или Последний «Фокстрот» - Юрий Николаевич Крутских

— Минёр! Опять твои люди!!! — гневно сверкнув глазами, ещё ржавым ото сна голосом обратился старпом уже ко мне.

Мне было безумно стыдно за своего непутевого подчинённого, единственное, что в свое оправдание я мог сделать, это беспомощно развести руками. Но Горыныч на меня уже не глядел.

Повинуясь приказанию старпома, Кульков полез в правый карман и тут же отдёрнул руку, словно там его подстерегла злющая пчела. Затем он стал суетливо подпрыгивать на месте, часто-часто хлопать себя ладонями по правой стороне и смешно, как-то по-поросячьи, взвизгивать. Тут все явственно почувствовали запах горелой ткани и увидели дымок, поднимающийся от его штанов. Этот идиот успел-таки скрыть следы преступления — засунул горящий бычок в шорты! И вот карман загорелся!

Неизвестно, чем бы это дело закончилось — сгорел бы Кульков один или спалил бы вместе с собой всю подводную лодку, но, ко всеобщему благу, поблизости оказался механик. С полной кружкой только что налитого кипятка он выглянул на шум из штурманской рубки и, мгновенно оценив обстановку, выплеснул всё её содержимое на дымящегося Кулькова. К сожалению, мех слегка промахнулся и попал не совсем в область возгорания. Но он не растерялся. Пока, судорожно хватаясь за промежность, Кульков выл, приседал и извивался, мех метнулся за новой порцией кипятка и добавил ещё. Взвизгнув пронзительным фальцетом, бедный Кульков захрипел и захлебнулся, его выпученные глаза готовы были лопнуть, но штаны ещё продолжали дымиться. И тут в борьбу с пожаром включился сам старпом. Точным ударом он сбил Кулькова с ног, одним движением сорвал дымящиеся шорты, бросил их на палубу и принялся ожесточённо топтать. В это время мех вновь выскочил из штурманской рубки, но уже с чайником и, не сообразив, что его помощь в общем-то уже не нужна, стал старательно поливать Кулькова кипятком. Таким образом, благодаря грамотным и умелым действиям пожар своевременно был ликвидирован и обошлось практически без жертв.

Когда в центральный пост вломилась скорая помощь в лице доктора Ломова, единственная жертва инцидента — Кульков — сидела на полу, согнувшись, прихватив руками ошпаренные гениталии, и занудно подвывала. Осмотрев нанесенные кипятком повреждения, Сёма вынес неутешительный вердикт: нужна ампутация. Притихший было Кульков вновь заверещал, стал кричать, что он не согласен, что у него ничего не болит и он отказывается от медицинской помощи. На что Ломов резонно заметил, что это не его ума дело, что доктору виднее. Что сейчас доктор пойдёт готовить в кают-компании операционную, а он, Кульков, за это время должен сходить подмыться и вернуться обратно.

Лишь только лопоухая голова Сёмы скрылась за дверью, Кульков подскочил с места, схватил с пола свои растоптанные штанишки и, прикрываясь ими, как в бане, выбежал из отсека в противоположном направлении.

До возвращения на базу Кулькова никто не видел. Где он прятался, в какую промежность затиснулся, чем питался — так и осталось загадкой. Он появился на свет только после швартовки, да и то лишь после того, как гарантированно убедился, что доктор покинул корабль.

Глава 12

О дырявом кармане и быстротечности времени

Подходит к концу первая неделя нашего подводного плавания. Обычно для дизелюх, особенно старых, это предел. Разряжается батарея, начинает усиленно газовать, выделять водород — пора всплывать, вентилировать отсеки, бить зарядку. Но главное командование, остающееся наверху, похоже, об этом позабыло. Может быть, оно решило проверить подводную лодку на полную автономность, а экипаж — на выносливость? Так это совершенно бессмысленно. Люди, как обычно, окажутся крепче железа. Ему ведь, железу, не дашь приказ, не скажешь «надо!» и «давай!». И к проникновенным речам политработников оно так же глухо. Критически упадёт в батареях плотность электролита, начнёт меркнуть свет, и всё: говори — не говори, а выход один — всплывать.

Между тем продолжается наше неспешное хождение туда-сюда под носом у противолодочников. Ощущение — будто они нас всячески избегают. Вот вроде вышли на контакт. Акустика в активном режиме молотит по корпусу, да так, что пробковое покрытие с подволоков осыпается. Ну вот, кажется, сейчас раздастся торпедный плевок, зелёная сигара плюхнется с борта БПК в воду, зажужжит винтами и рванётся к нам.

Проскочит метров на двадцать выше и всплывёт за кормой, никому не причинив вреда. И всех сразу отправят домой. Но нет, не хотят! А может быть, им просто торпеду жалко?

Как выяснилось, в этом предположении я был недалёк от истины. Не то чтобы им торпеду было жалко, а торпеды у них не было совсем! Вернее, не было торпеды практической, учебной. Всё это время они прекрасно знали, где мы находимся, десятки раз выходили в атаку, но понарошку, без реальной стрельбы учебным боезапасом. Надо полагать, что времени для отработки своих гидроакустиков на живце им хватило сполна. Более того. В один из дней нас умудрились наблюдать визуально! Прозрачность воды в этом районе такова, что во время очередного манёвра с мостика БПК было прекрасно видно, как подводная лодка проходила под килем! Солнце стояло почти в зените. В вязких нитях лучей, пробивающихся на глубину, хорошо различались окаймлённые ватерлинией обводы корпуса, серебристые обтекатели гидролокаторов, прерывистое сверкание лопастей и даже оранжевые пятна сурика, наляпанные незадолго до этого боцманской командой на ограждение рубки. И это на глубине пятьдесят метров!

Но всё это выяснилось потом, когда по приходу в базу за стопкой пахучей хунтотовки мы узнали от офицеров корабля вышеприведенные детали. Пока же никому ничего не известно, мы находимся глубоко под водой, дышим неизвестного состава газовой смесью, истекаем потом, хлещем из носика передаваемого по кругу чайника тёплую, с резиново-хлорным привкусом воду и время от времени выразительно поглядываем наверх.

О режиме тишины на борту все давно забыли. Собравшиеся в кают-компании офицеры уже не озабочены тем, что громкими разговорами могут демаскировать подводную лодку. Рассказывая друг другу смешные истории из своей жизни и бородатые анекдоты, они в полный голос гогочут, а некоторые от избытка чувств ещё и сучат ногами. Или вдруг начнут лупить костяшками домино, да так, что, кажется, будто там идёт перестрелка. Между тем мы отлично помним, как несколько дней назад все сидели смирные, как кролики, говорили шепотом и боялись лишний раз газетой прошелестеть!

Вот и подходит к концу время моей очередной вахты. Обе стрелки на непривычном, густо усеянном цифрами двадцатичетырехчасовом циферблате бредут неспешно к полуночи. Ещё одни сутки скоро канут в вечность и неминуемо, как и многие другие уже прошедшие ночи и дни, станут достоянием истории. В