Вампиры - Джон Стикли

А потом приключилось два скверных события. Первое: эта жуткая баба решила сменить имя на «Даром», выпятила передок, задрала платье и растопырилась так, что можно разглядеть кишки.

Господи, у меня аж голова закружилась.

И тут через вторую дверь зашел ее муж.

Я-то думал, что вторая дверь намертво проржавела или в этом роде. Судя по состоянию жилища, этого и следовало ожидать. Но благоверный открыл дверь одним движением руки и встал перед нами во всей красе своих шести с половиной футов и двухсот с лишним фунтов, с безголовым петухом в одной руке и окровавленным мачете – в другой.

И был самым уродливым человеком из всех, кого я видел. Хотя его жена могла бы поспорить за первое место.

– Кажется, я понимаю, как этот вагон попал к реке, – прошептал Феликс.

– Он принес его на спине, – не сводя глаз с благоверного, прошептал я.

И тогда бабища истошно завизжала, благоверный заревел, мы с Феликсом заметались, мачете засвистело в воздухе, рассыпало брызги алой куриной крови, свеча полетела на картонную мебель, вспыхнул огонь, бабища кинулась между нами и гигантом, чтобы защитить жилище, а мы с Феликсом воспользовались моментом, чтобы самым постыдным образом улепетнуть в ночь.

Правда, Феликс задержался, чтобы прихватить текилу, а я зацепился браслетом часов за одеяло-занавеску и начисто его выдрал.

Снаружи поджидала толпа. Ну, она была не так уж близко и не сразу бы увидела нас, но все-таки. Их не обойти, а в вагоне мерцает огонь. Сейчас и бросятся.

В общем, времени у нас в обрез.

– Феликс, давай в реку! – прошипел я.

– Черта с два! – прошипел он в ответ. – Змеи!

– Да трахать этих змей!

Я схватил его за руку.

Он схватил мою. На мгновение все стихло. Он посмотрел мне в глаза и удивленно заметил:

– Ну ты и изврат!

Я заржал. Несмотря на толпу поблизости. Ну и свихнутый тип, этот Феликс.

Беда с одной стороны, беда – с другой – в общем, надо что-то придумывать.

Я до сих пор не могу понять, как мы вскарабкались на то дерево в дрезину пьяные и притом все время хихикали как сумасшедшие. Ну сплошь безумный диснеевский мультик. Я весь ободрался об кору. А монстр Феликс влез на одной руке, потому что во второй держал бутылку.

Невероятно.

В общем, мы засели наверху и наблюдали за тем, как толпа встретилась с монстром-благоверным. Ну, точь-в-точь сцена из «Франкенштейна». Фонари дергаются, монстр ревет. Он вряд ли был умней, чем показался. Он принял толпу за нас и, пока его успокоили, уложил полдюжины. Потом они кое-как организовались и отправились искать нас.

Они ни разу не посмотрели вверх и даже не подошли близко, хотя, наверное, и слышали, как мы хихикаем.

Нас усердно искали. Продержали на дереве всю ночь. Мы проводили время, обмениваясь бутылкой и откровенничая, как и раньше. Ну, тупое занятие, прятаться на дереве от толпы и болтать. С другой стороны, никто не мешает.

Я рассказал ему больше про свой Вьетнам, чем кому бы то ни было, и, честно говоря, поразился его знанию и пониманию войны – и ведь он-то из поколения шестидесятых. Он много рассказал мне о том, чем занимается, я слушал и никак не мог взять в толк, чем он занимается, а главное, зачем. Он возил только марихуану, хотя ему и предлагали кучу денег за перевоз дури потяжелее. Феликс и денег-то на ней зарабатывал всего ничего.

Он даже и не курил ее. Ненавидел.

Я уже собрался спросить, какого же черта он тут делает, как разговор пошел про бурый героин, связи с Кубой и прочее. Феликс подтвердил все, что мы слышали, включая опасность для любителей вроде него. А его поставщик регулярно использовал кубинские порты и людей на кубинских радарах для того, чтобы пересекать Карибское море – во всяком случае, пока дела не перенял Фидель Кастро.

Сначала я подумал, что он без всякой задней мысли выкладывает мне столько деталей про свои занятия, ведь мы же договорились не темнить. Но затем я понял подоплеку. Он же знал, что я не нарушу обещания, и когда я наткнусь на такую инфу из других рук, то вынужден буду забыть о нем – ведь уговор.

А почему я был в этом так уверен? Ну, иногда ты просто веришь человеку, и всё. Я рассказал ему про себя. Он рассказал о себе. И это только наше дело.

Наше дерево. Наша трепотня.

Феликс собирался бросать в этом месяце. Он не хотел присоединяться и не хотел драться. Он хотел жить. И тревожился за своих партнеров.

– Они молодые, жадные и глупые. Они хотят больших денег и считают, что оттого они крутые, – объяснил он, прикрывая ладонью огонек сигареты. – И они умеют оправдывать себя.

Хотя толпа охотников за нами рассеялась, кто-то вполне мог заметить огонек наверху.

Я спросил его, что он собирается с этим делать, и он ответил, что ничего. И я ему поверил. Если только их дела не затронут его – это их дела, их жизнь.

Потом долгое время было тихо. Светало. Наши преследователи отчаялись и разошлись, мы замерзли, но потом ветер улегся и полегчало. Последнее, что я помню – как мы приканчивали бутылку и наконец взялись рассказывать анекдоты про слонов. Феликс знал тысячу анекдотов про слонов.

А потом я проснулся в Рио-Гранде. Меня больше испугало не падение в воду, но всплеск. А когда бухнешься с высоты нескольких этажей – плеск громкий. А потом холодная вода помешала мне орать, залилась в уши, понесла, но я уже чуял, с какой стороны солнце, и вспомнил о том, что мне надо плыть и как это делать. И потому я выжил, хотя запросто мог и навернуться.

В тридцати футах ниже по течению я, хватая воздух, скуля от холода и отплевываясь, снова выбрался на мексиканский берег. Я на четвереньках взобрался на него и немедленно отправился к дереву. А когда нашел, тут же заржал.

Феликс мертвецки дрых и свисал с сука, зацепившегося за кожаную куртку. В руке он по-прежнему сжимал пустую бутыль от текилы. А потом я заметил кое-что еще, умолк и задумался.

Под курткой у моего небогатого контрабандиста травкой висела очень профессионально выглядящая кобура, а в ней девятимиллиметровый браунинг. Пару раз за нашу бурную ночь я с нежностью вспоминал о моем арсенале, оставленном в мотельной комнате. Черт возьми, я бы его наверняка использовал, пусть даже и испуга ради.

А Феликс все время имел пушку при себе и, клянусь вам, не подумал пустить ее в ход.

Ни разу не подумал.

Джек Ворон стоял у багажной стойки в аэропорту Далласа, глазел с любовью на ряд таксофонов и бренчал мелочью в кармане. Наверное, уже слишком поздно звонить людям, которым следовало бы позвонить. И по времени суток, и по времени личной карьеры. И, вообще говоря, он не хотел с ними связываться. Как там в том старом анекдоте про номер первый из троицы большого страшного вранья: «Привет, я работаю на правительство, и я пришел вам помочь»[2].