Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Сергей Стопалов

По сравнению с либеральной обстановкой на курсах полковника Валеева мне, Алику и многим другим бывшим курсантам в коломенской учебке было тоскливо и совсем неинтересно. Тем более что учебную программу мы знали достаточно хорошо, чуть ли не лучше преподавателей. Выдерживать такую обстановку становилось все трудней, и в конце концов спустя несколько месяцев по прибытии в Коломну двадцать три курсанта подали рапорты с просьбой об их отчислении и переводе в маршевые роты. Остальные семьдесят пять человек, несмотря на недовольство, все-таки предпочли остаться в учебном полку и отложить отправку на фронт.

Это было крупное ЧП. Командир полка собрал «военный совет» из преподавателей и своих приближенных, и на нем принял решение: проэкзаменовать всех подавших рапорт, по результатам оценки их знаний каждому присвоить воинское звание и отправить на формирование. При этом особо оговаривалось, что в случае слабых знаний присвоить звание ефрейтора, что для курсантов считалось чуть ли не позорным.

Однако этого не произошло. Экзамены, на которых присутствовали командир полка и почти все преподаватели, дали ошеломляющие результаты: девятнадцати курсантам было присвоено звание старшего сержанта (высшая оценка), а остальным – сержанта. По словам одного офицера, сочувствовавшего нам, обычно из учебного взвода выходили не более трех – пяти старших сержантов и примерно половина сержантов.

Так и закончилась эта история. Мы с Аликом стали старшими сержантами и в должности командиров орудия вскоре попали на фронт, а командир учебного полка, некоторые преподаватели и ряд других лиц, многих из которых мы даже не знали, за хорошую работу были представлены к наградам.

Полк, в котором мы с Юргиным оказались, входил в состав гаубичной бригады, являвшейся соединением артиллерийской дивизии.

Мы располагались в нескольких километрах от Коломны, в лесу, на правом берегу Оки. Полк состоял из двух дивизионов, включающих пять батарей. В каждой из них было по два огневых взвода и по одному взводу управления. Огневой взвод представлял собой две 122-мм гаубицы, обслуживаемые расчетом из семи человек орудийной прислуги и шофера.

За поселком на открытой площадке располагались гаубицы и американские «Студебекеры», полученные по ленд-лизу и недавно прибывшие своим ходом из Ирана.

Формированию дивизии предшествовала амнистия, и в нашу батарею в течение нескольких недель каждый день поступали бывшие заключенные. В моем расчете, например, из восьми человек пятеро прибыли прямо из тюрьмы, где отбывали наказание за кражи нескольких килограммов зерна, ведра картошки и других, чаще всего продовольственных товаров. Уже через месяц, на фронте, когда мы ближе познакомились, я понял, что большинство этих ребят оказались хорошими людьми, добросовестно несущими нелегкую солдатскую службу.

За неделю до погрузки в эшелон гаубицы перевезли на полигон для выполнения пробных стрельб. Командир батареи старший лейтенант Ранцевич наметил цель, расположенную за бугром и невидимую с огневых позиций. Затем ее координаты по телефону передали старшему на батарее лейтенанту Леноровскому, который сообщил их мне. Выбрав точку наводки, я передал данные наводчику Гарошу, заряжающий Малинин вставил снаряд в зарядную камеру, досыльный Хомяков дослал его в ствол, наводчик нацелил орудие и приготовился произвести выстрел. Чтобы это сделать, надо было дернуть за шнур, привязанный к рычагу затвора. Обычная длина шнура не превышала одного метра. Но для первого выстрела мы удлинили его до трех метров, и я приказал всем подальше отойти от орудия. После всех этих приготовлений я посмотрел вокруг и увидел солдата Егорова, стоящего на коленях за большим пнем и крестившего свой живот. Мне стало смешно, но я ничего не сказал и поднял руку, сообщив этим старшему на батарее, что орудие готово к стрельбе. Первый выстрел оказался удачным, и снаряд разорвался совсем близко от цели. Остальные орудия нашей батареи тоже благополучно справились с пробными стрельбами, и в последних числах октября полк начал готовиться к отправке на фронт.

Несколько дней почти без отдыха мы перевозили пушки и другое имущество на станцию. Все это грузили на платформы и тщательно крепили, чтобы при резком торможении или на крутых поворотах ничего не пострадало. Потом оборудовали теплушки для личного состава, а в ночь на 5 ноября погрузились в вагоны и улеглись спать. Тронулись на рассвете. Около 9 часов утра состав остановился при подъезде к Москве возле пригородной станции Плющево. Стояли довольно долго, и я попросил кассиршу станции разрешить мне позвонить по телефону домой. Она разрешила. И уже через час я увидел бабушку и мою троюродную сестру, почти бежавших вдоль состава.

Встреча была неожиданной и очень приятной, но, к сожалению, короткой. Вскоре раздался гудок и послышался лязг буферов. Я поцеловал бабушку и уже на ходу прыгнул в вагон. Больше мы никогда не виделись. В 1946 году ее не стало.

В течение дня наш состав еще раза три по часу и более стоял на окраинах Москвы, и несколько наших солдат также смогли повидать своих родственников.

Потом ехали с короткими остановками еще около двух суток. Окончательно эшелон остановился недалеко от станции Злынка в ночь на 7 ноября 1943 года. Никаких митингов и торжественных мероприятий по случаю двадцать шестой годовщины Октябрьской революции не было.

К рассвету многокилометровая колонна машин с орудиями выстроилась вдоль дороги. Подоспел завтрак, и батарейный повар выдал на двоих плоский котелок чего-то среднего между жидкой кашей и густым супом. Разнообразием нас не баловали даже в праздничные дни.

Около часа солдаты стояли возле своих машин. Курили. Фронтовики, а их в расчете было двое – наводчик Гарош и я, рассказывали всякие истории. Потом колонна тронулась. Ехали по проселочной дороге довольно долго, часто останавливаясь. В кузове продолжались бесконечные разговоры.

Через некоторое время стали слышны орудийные выстрелы, а потом буквально в 30 метрах от дороги раздалась автоматная очередь. В машине сразу все замолчали. Однако ничего страшного не произошло. В прифронтовой полосе все время стреляли. Кто это делал и зачем, я так до конца войны и не понял. Но стреляли. И ясно было одно – не по врагу. Потом к таким выстрелам привыкли, но первый раз… Представьте себе, что вы в закрытом брезентом кузове машины приближаетесь к передовой. Сидите в полумраке, тесно прижавшись друг к другу, со всех сторон зажатые ящиками со снарядами, инструментом и прочим батарейным имуществом. Фронт где-то рядом, и вдруг совсем близко строчит автомат. Никто из нас не был трусом, но всем стало как-то не по себе.

Наконец колонна остановилась. Батарея прибыла на первые в ее истории позиции, находившиеся, как потом выяснилось, примерно в 30 километрах от города Гомель, недалеко от реки Сож.

Огневые взводы (огневики), как правило, располагались на закрытых позициях: за лесом, возвышенностью или другим препятствием в нескольких километрах от линии фронта. Максимальная дальность выстрела нашей гаубицы составляла почти 12 километров.