Позывные услышаны - Рафаэль Михайлович Михайлов

была окружена болельщиками и поклонниками. Но она еще подойдет. После встречи со сборной вузов.

Прошла встреча со сборной вузов. И прошли «январские встречи со сборной экзаменаторов», как окрестил их первую сессию Миша Хант, а она все так и не могла решиться заговорить с Вишняковой.

К тому же почувствовала: у родителей что-то неблагополучно. Всегда оживленно обсуждавшие события в мединституте, они сейчас говорили о войне в Испании, о папанинцах, о Сильвиных делах, но только не о своих служебных. Сосед их по лестничной площадке и сослуживец Ивана Михайловича некий Зыбин однажды постучался к ним, церемонно вошел, спросил, не готов ли отзыв на его научно-исторический труд.

— История там есть, — сухо сказал Иван Михайлович, — а наукой, извините, не пахнет. Вам нужно бы в клинике поработать, Маркэл Демидович, материала побольше накопить. И потом — по поводу освещения истории. Не совсем у вас марксистский подход…

Не прощаясь, Зыбин пошел к выходу. Уже в дверях, не поворачивая головы, сказал:

— Вы, наверно, не знали, что я поменял свое имя на Маркэл в честь великих основоположников научного коммунизма.

Сильва, слышавшая этот разговор, фыркнула.

— Ваша семья еще меня вспомнит, — ровно произнес Зыбин.

Встретив как-то Сильву на лестнице, он вежливо уступил ей дорогу и своим бесстрастным голосом сообщил:

— Исключительно из дружеских чувств хочу проинформировать вас о деяниях вашего отчима. Его эксперименты в науке граничат с растратой и уголовно наказуемы.

Ей показалось, что кто-то ее ударил. Она прислонилась к перилам, ошеломленная, растерянная, сбитая с толку этим мерным, бесцветным голосом…

— Использование служебного положения в корыстных целях, — продолжал Зыбин, — статья номер…

Но она уже бежала вверх по лестнице, не слыша ни его голоса, ни цитат из уголовно-процессуального кодекса, которыми этот человек, кажется, хотел заполнить и лестницу, и дворы, и город…

Все были дома, она хотела что-то сказать, объяснить, спросить, но Иван Михайлович догадался.

— Ты встретила Зыбина? Ну, что ж… Помнишь у Бернса?

That there is Falschood in his looks,

I must and will deny…

Его английская речь была, как всегда, безукоризненна. Она увлеченно подхватила строфу:

Нет, у него не лживый взгляд,

Его глаза не лгут…

Они правдиво говорят,

Что их владелец — плут!

— Вот именно. А теперь садись за стол. Мать приготовила вкуснейший суп.

Она уже поднесла ложку ко рту и вдруг остановилась.

— Что ему нужно от тебя?

— Мм… — Он тщательно вытер рот салфеткой. — Вероятно, чтобы я на минуточку изменил науке и дал положительный отзыв о его диссертации.

— Слушай, а ты не очень придирчив?

Он вздохнул:

— Работа на уровне пятикурсника. Мы как-то говорили о требовательности в дружбе…

— Помню.

— Так как же? Советуешь дать ему отзыв, какой он хочет?

— Не смей! Я тебя уважать не буду. А могу я за тебя вступиться… в этой истории с растратой?

— Дело яйца выеденного не стоит. Мы перерасходовали смету, но не для себя же, для больных. Мать, жаркое будет?

Потом они остались с матерью вдвоем. Об Иване Михайловиче знали только два слова: «под следствием».

Так же методично продолжала свою работу в клинике профессора Ланга Сальма Ивановна, так же аккуратно продолжала посещать все лекции Сильва. С матерью старалась об Иване Михайловиче говорить пореже, но в душе кляла себя, что куда-то, неизвестно куда, не пошла, чего-то, неизвестно чего, не заявила.

По утрам просыпалась с мыслью: «Решительность начинается с мелочей». Сказала себе: «Сегодня засядешь за эпюру», — и сделала чертеж первой в группе. «Сегодня ты подойдешь в спортзале к Лене, — приказала она себе. — В друге должно быть нечто, чего недостает тебе».

Дождавшись, пока Лена войдет в раздевалку, шагнула за ней.

— Ты меня помнишь?

Лена засмеялась.

— Наконец-то! В школе была сурком и здесь сурок. Сидишь в углу и поблескиваешь глазками.

Сильва тихо спросила:

— У тебя много друзей?

Лена подумала.

— Не сказала бы.

— Тогда… Хочешь дружить? Только по-настоящему. Навсегда.

Ждала ответа и волновалась. А вдруг не захочет?

— Будем, Сильва, дружить, — просто согласилась Лена.

Сильва застала мать хлопотавшей, что-то перебиравшей, мелькавшей из комнаты в комнату. Так бывало всегда, когда мать нервничала.

— Что с тобой?

— Ничего не случилось, Сивка. Ужин на столе. Ничего не случилось, только явился сегодня управхоз и с ним еще кто-то из жилотдела. Видишь ли, маленькая комнатка им наша понадобилась. «Для известного ученого работника товарища Зыбина», — передразнила она кого-то.

— А ты что сказала, мам?

— А ничего! Кукиш им показала — не сдержалась.

Сильва расхохоталась.

— Ну, и правильно.

— Ах, Сивка, они очень разозлились. Соседи потом слышали, как Зыбин кричал на лестнице, что совсем нас выселит.

— Это невозможно, хотя и интересно, — сказала Сильва. — Да… «Его глаза не лгут». Чего ты разволновалась? Ты тоже научный работник и имеешь право на комнату.

«Завтра пойдешь к юристу», — сказала она себе.

Юрист пожимал плечами, говорил, мало ли кто чего хочет, закон оберегает права граждан, хотя, конечно, изымать излишки площади жилотдел имеет право.

— Послушайте, — сказала Сильва. — Я хочу знать: да или нет. Я не про Конституцию вас спрашиваю — это мы проходили по обществоведению, а про наш конкретный случай.

Высокий юноша, ожидавший, когда до него дойдет очередь, громко засмеялся, и юрист недовольно сказал:

— Я попросил бы вас, клиент…

— Нет, нет, выбываю из вашей клиентуры, — доверительно сообщил он и встал.

Сильва добилась, чего хотела, юрист сказал «да», и она вышла из консультации.

Юноша стоял у входа.

— Такие справки и я могу давать. А знаешь, мы из одного института, — вспомнил он. — Я тебя видел на гребной базе. Володя Жаринов. Тебя как?

— Сильва.

Он пошел было рядом, но она вдруг резко сказала:

— Мне налево. Будь здоров.

— Пожалуйста, — вежливо сказал он. — До свидания.

Она уладила квартирный конфликт. Управхоза даже в прокуратуру вызывали, он бегал потом извиняться «за причиненное».

Володю она встретила в институте, он помахал ей издали рукой, но не подошел. Разговорились они на гребной базе, да и то благодаря Лене. Впечатление он оставил у девушек разное.

— Не парень, а робкая газель, — смеялась Лена. — Люблю, черт возьми, когда мальчишки смеются, ухаживают и предлагают тебя проводить.

— А мне нравится в нем сдержанность, — призналась Сильва и густо покраснела. — Да нет, ты не подумай… Я в жизни с парнем в кино не пойду. Но если уж пойти, то с таким, как Володя. Это, кажется, из Шекспира: где слова редки — там они и имеют вес. Не терплю