Религиозный вопрос в XXI веке. Геополитика и кризис постмодерна - Жорж Корм

Следовательно, последствия исчезновения современных светских национализмов ещё далеко не отыграны. Созданная в Европе этим исчезновением политическая пустота никоим образом не восполняется дискурсом свободной торговли, который продвигают бюрократия Евросоюза и её союзники в различных политических партиях стран-членов ЕС (красноречивым доказательством сего факта являются результаты двух референдумов 2005 года – французского и голландского – по проекту европейской Конституции).

Возвращаясь же к современному национализму и продолжая наше размышление о формировании систем выстраивания идентичности, работающих в начале XXI века, нам нужно теперь понять, как современные национальные идеи распространялись за пределами Европы.

Понятие нации как явление, чьи последствия просчитать невозможно, будет использоваться европейскими колониальными державами для обозначения (двусмысленно смешивающего старый смысл этого термина и современный) обществ, которые они колонизируют или затягивают в орбиту своего господства. На практике это понятие одинаково используется для обозначения религиозных, христианских или мусульманских сообществ. Так, в рассказах путешественников на Восток и в донесениях дипломатов, служивших в Османской империи, постоянно заходит речь о «маронитской нации» или о «друзской нации», если речь о Ливане, о «православной нации» (так обозначали греков, живших в империи), курдской нации, берберской и т. д. В то же время все эти нации квалифицируются в качестве угнетенных меньшинств, защищать которых берутся европейские державы.

Эта традиция оказалась весьма устойчивой. Она закрепится в самых разных формах, в том числе и у одного весьма тонкого специалиста по арабскому миру, Максима Родинсона, который будет говорить о маронитах или других группах этого региона мира как «квази-нациях»[94]. В 2002 году посол Франции в Бейруте во время визита к патриарху маронитской общины также упоминал о «глубоких отношениях, связывающих маронитскую нацию с французским народом»[95]!

Защита меньшинств станет, таким образом, важной отраслью международного права, которое определяют европейские державы, а также весьма опасным инструментом, применяющимся одной державой для вмешательства в дела другой; она послужит основанием для права на гуманитарную интервенцию, которое развилось в последние полвека. Андре Каюе, внимательный наблюдатель за делами Востока и за европейским соперничеством на Балканах начала прошлого века, упоминая «доводы человечности», выдвинутые тройным англо-франко-русским союзом для обоснования вмешательства в дела Османской империи в Греции, писал в 1905 году: «Как только осуществляется переход к интервенции, соображения, касающиеся человечности, могут, в действительности, послужить оправданием для совершенно возмутительного произвола, поддерживая самые низменные интересы. Поэтому европейские правительства никогда не вмешивались в дела Востока исключительно во имя принципа человечности. Всевозможные иные причины, например убийство иностранных резидентов или консулов, оправдывали действие этих держав. Косвенно внутренние волнения одной страны, особенно если эта страна – Турция, могут, в общем-то, вызывать общую обеспокоенность экономическим положением, парализуя коммерческие сношения и создавая, таким образом, убедительный мотив для вмешательства»[96].

Кроме того, воскрешая романтическую моду на восточные путешествия, можно пестовать как ностальгию по Римской империи или гению греческих городов, посещая крупнейшие археологические центры, свидетельствующие о былом и навеки ушедшем величии, так и ностальгию по христианским корням Запада, обнаруживаемым в Палестине, Ливане или Сирии: по Иерусалиму, Тибериадскому озеру, Елеонской горе, Антиохии, кедрам Ливана, упоминаемым в Ветхом завете… Здесь находят следы восточного христианства, столь долго стиравшиеся из памяти христианства западного. И тогда эти сообщества подвергаются полной инструментализации европейскими колониальными политиками, оправдывающими свое вмешательство в дела Османской империи времен упадка. Впрочем, в результате этого вмешательства эти сообщества будут поставлены под удар в мусульманской среде, в которой теперь тоже всё запуталось. Европейская «страсть» к так называемым восточным христианам не служит основой для философской, исторической и теологической рефлексии о том, что действительно привело к первым расколам внутри вселенской Церкви, а превращается во вполне мирскую заинтересованность в легитимации курса, направленного на расчленение Османской империи как светского соседа, хорошо знакомого друга или врага европейского христианства и современных национальных государств, а также для подготовки крушения Австро-Венгерской империи, обречённой современными национализмами, постепенно набирающими силу. По ходу развёртывания этой европейской конкуренции Англия пускает в дело своих протестантских миссионеров, пытаясь вытеснить русских и французов, лишить их влияния на Востоке, действуя через маронитов Ливана или греческие православные общины.

Историк Ливана Адель Исмаил, опирающийся на французские дипломатические архивы, проследил то, как европейские колониальные державы использовали различные религиозные течения на Востоке[97]. Французское влияние, достигшее своего апогея в Египте, в Ливане и Сирии на какое-то время блокируется действиями Англии, которой в 1840 году удается добиться вывода из Ливана египетских войск, введенных в эту страну в 1830 году по просьбе эмира Бешира Шебаба, желавшего бросить вызов османскому контролю. Причин английской интервенции, помимо желания лишить французов влияния в Египте и Ливане, было много, одна из них заключалась в том, что патриарх маронитской общины мешал протестантским миссионерам обращать маронитов и публично сжёг протестантские библии. Этот пример заставил православных греков, подуськиваемых Россией, перейти к отлучению каждого члена общины, дети которого попали в руки «библистов». Как объясняет Адель Исмаил, эти британские неудачи на Востоке привели британскую дипломатию к разработке проекта возвращения европейских евреев в Палестину[98], а затем, когда этот проект окончился неудачей, к попытке заключить тесный союз с друзской общиной, у которой не было европейского покровителя.