Дымовая завеса - Валерий Дмитриевич Поволяев

так он, ежели задерживали пенсию, кричал на заведующих собесом и почтой: «Жаль, недодавили вас, полицаев сраных, в войну, и не поставили к стенке! Мироеды, хвосты немецкие!» — и ругался, костылями крушил пальмы в кадках… А сейчас вона как дело поставили: полицаи или кто-то из их потомков дошли до самого верха, раз слово «полицай» в России взяли да узаконили, — дядя Ваня вновь плюнул в кулак и мазнул им, как тяжелой кувалдой, по воздуху.

Вздохнул и печальной скобкой согнул рот — он не понимал, что происходит. Впрочем, отставной капитан Широков тоже не понимал.

А Квазимодо тем временем сделал несколько шагов к Серому. Обычно в таких случаях псы, аккуратно поджав хвосты под зады, пятились от кота — опасались острых когтей, но Серый даже с места не стронулся. Кот озадаченно подергал усами — такого он не ожидал.

Более того, пес придвинулся к Квазимодо, и тот, пугаясь, выгнул спину кренделем, зашипел: у Серого были крупные клыки — любые когти в полминуты перемелет в крошку.

Но у пса не было худых намерений, он улыбнулся тихо, зашевелил хвостом, будто опахалом. Квазимодо все понял и перестал шипеть — похоже, с этой собакой, внезапно поселившейся на их улице, можно будет установить добрые отношения. Точно! Можно будет договориться по всем вопросам.

Кот, внезапно сделавшийся задумчивым, стал походить на депутата Государственной думы — у тех часто бывают такие многозначительные физиономии. Да почти всегда, если они находятся на людях.

Квазимодо сделал несколько крохотных шагов и понюхал Серого — нос к носу, почти прижался к псу, не боясь никаких осложнений. Дядя Ваня удивился, шумно завздыхал, засопел, стер с глаз крохотные колючие слезки.

— Надо же! — воскликнул он громко. — У Квазимоды никогда такого не случалось… Чтобы он с первого раза решил подружиться с собакой — нет, такого не было.

Потрепав пса по голове, Широков похвалил его:

— Молодец, Серый! Ты прав — маленьких нельзя обижать. Так держать!

— Слышь, земеля, — продолжил свою речь дядя Ваня, — мы можем вместе, объединенной компанией, выступать на рынке, ты с Серым, я с Квазимодой. Серому сунем в пасть корзинку, в нее будут сыпаться денежки, я их буду складывать в шляпу, а Квазимодо станет контролировать процесс и привлекать клиентов плакатом «Подайте на пропитание двум обнищавшим членам ООН!» А? Хорошая мысля?

— Хорошая. Только я, дядя Ваня, все-таки попробую найти работу. А вдруг?

— Никаких «вдруг» не будет, не надейся, земеля. «Вдруг» может быть в Махачкале, в Баку, в Москве с Питером, в Бердичеве со Жмеринкой, но только не у нас. Такова наша доля…

Незаметно, будто бы подкравшись со спины, пришла зима. Из недалеких степей принеслись ветры. Здешние ветры — злые, студеные, они дули тут и в старину, во времена Стеньки Разина, и еще раньше, и с тех пор не менялись, могли в степи налететь на человека, сбить его с ног, накрыть сугробом и не выпустить из плена. Более того — могли легко свалить лошадь.

С ветрами принесся и колючий, хрустящий, как речной песок, снег, засыпал, заровнял все канавы и ухабы на дорогах, поразбрасывал в разные стороны полоротых ворон, загнал в норы лисиц и волков, принарядил улицы их небольшого города — все кругом стало белым, праздничным.

Белый цвет всегда рождал в душе человека возвышенные чувства, надежду, наделял жизнь торжественностью, люди ощущали невольный подъем, — ощутил такой подъем и Широков, у него неожиданно возникло чувство, что все в его дальнейшей жизни должно сложиться так, как обычно складывается у всякого другого человека… А у нормального человека беды чередуются с удачами, черный колер с белым, сладкое с горьким, глубокое с мелким, радость с печалью, победы с поражениями, — в общем, все плотно, тесно перемешано, сбито в одну творожную кучу. Из таких вещей и состоит наша жизнь.

Серый часто задирал голову, чуткими дульцами ноздрей ловил запахи, приносящиеся из степи, начинавшейся за крайними домами их города, прислушивался к звукам, приходящим оттуда, и иногда жалобно скулил. Тихо, затяжно, с горькими нотками.

Было понятно, что когда-то он, — возможно, в щенячью пору, — жил в степи, гонял с пастухами овечьи отары, приставал к верблюдам и лошадям, облаивал незнакомых зверей, но в споры с ним не вступал, цеплял зубами баранов за курдюки и думал, что такая вольная жизнь будет у него всегда.

Но что-то в этой собачьей судьбе не срослось, поехало в сторону, криво, в жизни его появился новый хозяин — не самый лучшей породы человек, который и приволок Серого на собачью бойню. Не окажись Широков случайно в том галдящем загоне и не купи окровавленного Серого по цене «вторсырья» — вряд ли бы пес вылез из той передряги.

Но — повезло. Хорошо, что в жизни иногда возникают положительные «но», не все «но» — отрицательные.

Вышел утром Широков из дома, потянулся, разминая суставы, видит — Серый сидит у забора и сквозь щели в планках внимательно рассматривает пространство. Широков нагнулся над Серым, пытаясь засечь, что же тому видно, наклонил голову понимающе: заборная щель выходила точно на прогал, образованный стенами двух домов, а сквозь прогал была видна заснеженная степь.

— Эх, Серый, Серый… — только и смог сказать Широков.

А что еще он мог сказать? Пообещать, что и на его улице будет праздник, и он его обязательно разделит с Серым? А если этот праздник не придет? Он ведь действительно может не прийти, если дорогу к свету, мерцающему в конце тоннеля, перекроют разные Бузовские, человечьи и собачьи…

Белая полоска степи, уходящая вдаль, в безбрежное пространство, влекла к себе пса — ведь где-то там, в далеком-далеке остались люди, которые были дороги Серому…

Вот только где они остались, кто скажет?

— Не надо, Серый, — попросил Широков собаку, — не тоскуй… Перетерпи.

Серый покосился на человека, в горле у него задребезжал и тут же утих свинец — пес все понимал, только сказать ничего не мог.

— В степи мы с тобой побываем обязательно, — сказал ему Широков, подчеркнул, усилив голос, — обязательно побываем! — Пообещал: — Вдруг чего-нибудь найдем? Или кого-нибудь… А?

Днем пошел снег — густой, тяжелый, такой снег часто выпадает в России, в средней ее части, здесь же бывает редок, — воздух сразу сделался теплее, чище, под ногами начал раздаваться вкусный капустный хруст, острые очертания предметов, лежащих на земле, приобрели мягкую округлость, мир преобразился, стал иным.

Через полчаса, несмотря на то, что снег продолжал сыпать, хотя и разредился, на улицы города со смехом и обрадованными криками выбежали ребятишки, — ведь когда еще выпадет такой пушистый сказочный снег? — но, главное, из него можно лепить тугие комки и кидаться ими, играть