Час Ворот - Алан Дин Фостер

Там и сям из кустов выступали гранитные скалы. Джон-Тому они напоминали кончики пальцев погребенных гигантов… Невольно вспоминались легенды об этих горах. Не превращаясь в порожистую, река убыстряла течение, словно поспешая доставить странников к загадочному месту назначения.

Прошло несколько дней. Никаких признаков обитаемых мест они не обнаружили. Холмы поднимались выше, растительность все реже покрывала склоны. Даже дикие звери попадались нечасто.

Лишь однажды они увидели на берегу животных. Возле реки теснилось стадо единорогов. Выстроившись полукругом, жеребцы и кобылы защищали жавшихся к воде жеребят. Те тревожно ржали и фыркали.

Перед занявшим оборонительные позиции стадом беспорядочно бродила стая приблизительно из дюжины ящеров величиной со льва. Красно-белая чешуя тощих, словно уиппеты[12], пресмыкающихся блестела на солнце.

Как раз когда путешественники проплывали мимо, один из ящеров прыгнул через головы взрослых, пытаясь попасть прямо на спину кого-нибудь из жеребят. Но вместо этого он угодил на неровный двухфутовый рог одного из жеребцов.

Жуткое шипение рапирой пронзило день, во все стороны брызнула кровь, заливая убийцу и молодняк. Изгибая шею, единорог передними копытами ударил по изгибающемуся телу хищника, стряхивая его с рога.

Лодка скрылась за поворотом, и пассажиры так и не узнали об исходе боя. Кровь хищника струйкой стекала в реку. Волны бездумно понесли красное пятно вслед за суденышком.

На следующий полдень они миновали изгиб реки. По мнению Джон-Тома, он должен был оказаться последним. Горы вокруг постепенно становились все выше. Внушительные вершины терялись рядом с отвесной стеной поднимавшейся впереди. Пики на ней были прикрыты облаками, лишь изредка расступавшимися, чтобы явить очередную никогда не таявшую шапку из снега и льда. Крапчатые стволы хвойных деревьев на недоступных высотах казались сучками и пропадали в тумане.

Дело было в том, что спереди вырос ровный серый утес. Гранитная стена, неприступная и холодная.

Сей непроходимый барьер ни в коей мере не нарушил спокойствия Хапли. Навалившись на рулевое весло, он направил лодку к берегу. Сперва Джон-Том подумал, что они пристанут прямо к скалам, но, когда они обогнули массивный утес, увидел крошечный пляж, к которому и правил лодочник.

Не пляж – просто сухая борозда, процарапанная среди скал. Теплая вода омыла сапоги молодого человека, когда все попрыгали в воду, вытаскивая лодку на песок.

Плавник на берегу перемежался старыми черными кострищами. Маленькая расщелина была последней стоянкой на реке.

Во всяком случае, на видимой ее части.

Ветер посвистывал, обрушиваясь с вершин утесов. Он словно бы говорил: возвращайтесь назад, дураки, впереди нет ничего, одни только скалы и верная смерть. Ветер дул с востока, гнал их обратно на запад, заставляя спотыкаться.

Джон-Том зашел в реку поглубже – так, что вода чуть не залилась в сапоги. Припав к большой скользкой скале, он понял, почему Хапли причалил в этой укромной бухте.

В нескольких сотнях ярдов вниз по течению река исчезала, и оттуда доносился непрестанный треск и грохот. Бревна, ветви, кости, всякий плавучий мусор, словно в котле, бурлили возле серой поверхности скалы. Пена холодной лавой заливала гранит и древесину.

Он не мог видеть, что происходит внутри горы, – мешал плавучий мусор, но время от времени какая-нибудь крупная ветка или ствол исчезали под водой, должно быть, втянутые в подземную полость. Густой слой мусора на воде свидетельствовал, что свод поднимается над поверхностью на какие-то сантиметры. В противном случае вход зиял бы черным пятном на граните, а если бы каменная перемычка находилась под водой, та явно должна была подняться и затопить пляж.

Впрочем, само отверстие должно быть большим: у склона горы русло сужалось ярдов до тридцати, а течение при этом не ускорялось.

– Ну, что будем делать? – К Джон-Тому подошла Флор. Она посмотрела, как возле скалы кружили и толкались бревна толщиной в несколько футов. Такие весили не одну тысячу фунтов и к тому же были пропитаны водой. – Этот завал не отодвинуть от скалы никакими усилиями.

– Не стоит и пробовать, – отозвался юноша. – Даже если Клотагорб сумеет каким-нибудь заклинанием разогнать плавник, свод слишком низок и не пропустит лодку.

Хапли уже был на берегу, на песке, и выгружал припасы.

– Этот путь – не для нас. Мы направляемся не туда. То есть туда, но не так.

– Не понимаю, – отозвался Джон-Том.

– Поймешь. Заплатил ведь, чтоб понять. – Лодочник ухмыльнулся во весь свой лягушачий рот. – Как по-твоему, почему Слумаз-айор-ле-Уинтли зовется Двурекой, или Двойной?

– Не знаю я. – Собственное невежество раздражало Джон-Тома. – Я полагал, что она раздваивается в верховьях. Но название не объясняет мне, как мы проберемся туда. – И он показал на кружащую грохочущую массу.

– Говори – не говори, нужно уметь понимать.

– Итак, с чего мы начнем? – спросил юноша, утомленный загадками.

– Сперва мы снимаем с лодки все, что может плыть, – распорядился лодочник.

– А потом?

– Потом выводим ее на середину потока, вынимаем затычки и топим, конечно, сперва надежно поставив на якорь.

Джон-Том хотел было высказаться, но передумал. Слова лягушки не имели никакого смысла, а поскольку идиотом его трудно было назвать, значит, лодочник знает нечто, неведомое ему, Джон-Тому. Как его учили? Сталкиваясь с непонятным, не спорь, если не имеешь убедительных доказательств.

– А я все еще не понимаю, – призналась смущенная Флор.

– Поймешь, – заверил ее Хапли. – Кстати, вы оба умеете плавать?

– Превосходно, – отозвался Джон-Том.

– Не утону, – сообщила Флор.

– Хорошо. Надеюсь, что другая человеческая самка тоже умеет плавать. Пока вы можете лишь помочь мне разгрузить лодку. А потом отдохнете и понаблюдаете.

Когда из лодки выгрузили последний плавучий предмет, поймав лодочника на слове, они остались на берегу.

Хапли вывел крохотное суденышко на середину реки. Обнаружив устроившее его место, ничем не отличавшееся для Флор и Джон-Тома от прочих, он выбросил носовой и кормовой якоря. Солнце поблескивало на черно-зеленой шкуре раздевшегося лодочника и на влажной шерсти выдра – тот стоял рядом, – оставившего одежду на берегу.

Оба следили, как опускаются вниз якоря. Лодка медленно развернулась и замерла на месте в дюжине ярдов вниз по течению. Хапли подергал канаты, чтобы убедиться, что якоря легли на дно.

А потом на несколько минут он исчез за бортом. Вскоре лодка начала тонуть, и вот уже над поверхностью осталась одна только мачта, тоже быстро исчезнувшая из виду. Мадж плавал на этом месте, время от времени опуская голову в воду. Хапли, как амфибия, чувствовал себя в речных глубинах превосходно. Мадж был не менее уверен в себе: он не мог извлекать из воды кислород, однако быстрее плавал.