Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Генри Воллам Мортон

В каюте обнаружились койка, шкаф, стол, умывальник, зеркало и несколько электрических светильников.

Также здесь находился морской пехотинец (судя по говору, выходец из Тоттнема), очевидно, выделенный мне в качестве корабельной прислуги. В тот миг, когда я появился, он как раз распаковывал мой багаж.

Мы обсудили с ним присутствие морской пехоты на военных кораблях — обычай, зародившийся в середине семнадцатого века.

— Морская пехота совмещает в себе армию и флот, — не без гордости сообщил парень. — Во всяком случае, мы можем делать все, что делают сухопутные пехотинцы и моряки.

— Помнится, Киплинг в связи с этим обозвал вас «матросолдатами».

Мое сообщение, похоже, не произвело особого впечатления на пехотинца.

— Серьезно? — пожал он плечами. И тут же перешел к своим непосредственным обязанностям. — Утренний чай у нас подается в семь часов. Вас это устраивает, сэр? Очень хорошо, сэр.

И с этими словами удалился. Я проводил взглядом его массивную фигуру, облаченную в серую форменную робу и синие брюки и красным кантом понизу; оба предплечья украшала синяя татуировка. С уходом матроса испарилась и специфическая атмосфера, характерная для квартир с обслуживанием на Сент-Джеймс-стрит.

Обед в офицерской кают-компании прошел достаточно весело. В самом конце трапезы подали портвейн, и мы подняли тост за здоровье короля, причем сделали это сидя. Заметив мое удивление, сосед по столу просветил меня насчет данной традиции.

— В прошлом один из Георгов обедал на военном корабле, — рассказывал он, — и когда офицеры поднялись, чтобы выпить за его здоровье, один из них — самый высокий — сильно ударился головой о деревянную балку. Так что его величество в доброте своей разрешил впредь пить сидя. Вернее даже, он запретил морским офицерам подниматься во время тоста за короля.

Сразу же по окончании обеда коммандер — который является нянькой для всего корабля — облачился в свой китель и собрался уходить.

— Ежевечерний обход, — пояснил он мне. — Не хотите ли составить компанию?

Я знал о существовании флотского обычая: когда с флагманского корабля поступает сигнал отбоя, каждый коммандер обходит свои владения, чтобы пожелать команде спокойной ночи.

У дверей кают-компании нас уже дожидались горнист и старшина корабельной полиции, отвечающий за соблюдение дисциплинарного устава и за порядок на корабле.

Последний держал в руках старинный фонарь, в котором теплилась свечка. Меня умилила такая трогательная приверженность традициям на корабле, давно и прочно оснащенном электричеством.

Итак, мы тронулись в обход. Впереди шел горнист, который выдувал одну единственную чистую ноту «соль».

За ним следовал старшина с фонарем, а мы с коммандером замыкали шествие.

С наступлением темноты корабль (к которому я уже более или менее привык) странным образом преобразился — он превратился в тесное и захламленное место. Повсюду были развешены гамаки: они крепились к специальным крючьям на потолке и занимали практически все свободное место в переходах. Идти приходилось в полусогнутом состоянии, так что я едва поспевал за коммандером, который на удивление ловко передвигался по этому ночному лабиринту. Раскачивавшиеся коричневые гамаки скрывали блестящие стальные перекрытия и заставляли забыть о сложных современных механизмах, начинявших нутро линкора. В этот поздний час корабль становился похожим на своих далеких предков — деревянные парусные суда, которые бороздили морские просторы в семнадцатом веке. И пока я ощупью пробирался по темным коридорам, мне представилось, будто я совершаю ночной обход на борту старой доброй «Виктории».

Полагаю, разница была бы невелика.

Мы следовали по длинным узким коридорам, освещавшимся призрачным светом тусклых электрических светильников, заглядывали в таинственные темные закоулки. Старшина помахивал своим допотопным фонарем, выхватывая из темноты незнакомые лица и фигуры матросов. Заслышав звуки горна, члены команды вытягивались по стойке «смирно». Так, лавируя меж развешенных гамаков, мы обошли все судно и снова вернулись к дверям офицерской кают-компании.

Обход закончился. Военный корабль «Импенитрейбл» получил прощальный поцелуй на ночь и мог спокойно отойти ко сну.

Некоторое время еще можно было разобрать клацанье тяжелых башмаков по металлическим пластинам, поскрипывание гамаков и приглушенный хор голосов.

Затем все стихло — корабль погрузился в сон…

Старшина открыл фонарь и задул свечку. Этот ритуал повторяется изо дня в день на протяжении столетий.

Ибо и сегодня военно-морской флот Великобритании завершает свой трудовой день точно так же, как это делали его предшественники на деревянных посудинах.

3

Вернувшись после вечернего обхода в офицерскую кают-компанию, я обнаружил, что жизнь здесь течет своим чередом. Одни офицеры затеяли игру в карты, другие просто беседовали. Были и такие, кто продолжал лениво перелистывать «Таймс» и любоваться свадебными фотографиями в «Тэтлере». Неожиданно коммандер предложил мне:

— Не желаете заглянуть в кают-компанию для младших офицеров?

Место, которое он назвал, служит прибежищем для юных гардемаринов, и мне действительно было интересно взглянуть на будущих адмиралов.

Эти ребята пользуются неизменным успехом у гражданского населения. Они всегда являются желанными гостями на танцевальных вечерах и эстрадных представлениях в мюзик-холле. Самые соблазнительные красавицы млеют при виде парадных мундиров гардемаринов, но мало кто из них догадывается, что курсантам отведена одна из самых неблагодарных ролей на флоте. Ведь гардемарин — это своего рода мальчик на побегушках. В силу происхождения и карьерных обстоятельств курсант неразрывно связан со своим старшим офицером, исполняя при нем функции посыльного и одновременно личной прислуги. На его долю выпадает масса мелкой, неблагодарной работы — подать, принести, напомнить, переслать сообщение. С точки зрения социологии, гардемарины служат пережитком — весьма милым и привлекательным — непопулярного ныне института аристократии.

Юные курсанты должны благодарить судьбу за то, что «нижняя палуба» не слишком искушена в социологии.

Ибо рядовые матросы и старшины, как правило, любят своих гардемаринов и многое им прощают. Любовь эта в значительной мере скрашивает подросткам пребывание в суровом мире взрослых. Хотя бывалые матросы зорко подмечают все промахи курсантов (и, как следствие, осознают их недостаточную компетенцию и личные недостатки), они с уважением относятся к этим ребятам, видя в них представителей правящего класса. Более того, они всегда стараются выгородить проштрафившихся курсантов и нередко берут их вину на себя. Вот уж наверняка факт, отрадный в глазах нынешних отечественных демократов. Еще бы: простой народ защищает адмиральских отпрысков от ярости человека, который никогда не поднимется выше рядового коммандера.

Военно-морской флот единственный из всех наших национальных институтов открыл секрет превращения маленьких мальчиков, человеческих детенышей, в полноценных мужчин (причем данная трансформация происходит на самом неудобном и малоприятном участке жизненного пути). Посудите сами, ведь двенадцатилетний подросток как бы проваливается в межвозрастной зазор — он уже не ребенок в традиционном смысле слова, но еще и не мужчина. Его гражданские сверстники в этот период вынуждены самостоятельно проходить через все этапы взросления: их голоса предательским образом ломаются, щеки покрываются юношескими прыщами, а сердца впервые познают муки неразделенной любви. Не имея благотворного примера перед глазами, эти мальчики страдают от многочисленных комплексов и в одиночку бьются над неизбежными проблемами переходного возраста. Насколько же счастливее в этом отношении юные гардемарины! Флот не только обеспечивает им благотворное мужское окружение, но и очень мудро одаривает своих воспитанников — которые, конечно же, еще не дотягивают до звания настоящих мужчин — атрибутами мужественности и отраженным светом будущей власти. Трудно переоценить значение подобного аванса в процессе формирования личности. Подобно тому, как отцы-иезуиты навечно метят свою добычу, так и флотское воспитание накладывает неизгладимый отпечаток на личность бывших курсантов. Приняв сан, вы становитесь священником навечно. Я берусь утверждать, что и школа гардемаринов точно так же определяет судьбу и характер человека. Единожды став гардемарином, вы остаетесь им до конца своей жизни. Наверное, именно за это женщины и любят морских офицеров. Мне неоднократно приходилось слышать, будто в их характере присутствует некая юношеская чистота и непосредственность. То же самое можно сказать и о типичных недостатках морских офицеров: известная предвзятость и ограниченность мышления, в которых часто обвиняют представителей военно-морского флота, также проистекают из школьного воспитания. Подозреваю, что по части ювенильности военные моряки дадут сто очков вперед Питеру Пэну. Достаточно понаблюдать за группой морских офицеров, неожиданно очутившихся в непривычных для них условиях, и вы поймете, что Питер Пэн по сравнению с ними старый искушенный дядюшка. Вот что я вам скажу, дорогие мои читатели: возьмите любого из адмиралов, поскребите его чуток (если вам, конечно, хватит смелости), и под защитной оболочкой авторитарности и внешнего лоска сразу же обнаружится бывший обитатель курсантской кают-компании. Ибо память о том далеком времени навечно впечатана в сознание нашей морской элиты.