Дайте мне обезьяну - Сергей Носов

– Какой?

– Ну не знаю, вафельницу электрическую… Или утюг…

– А почему не первое?

– Первое место, по всей видимости, получит Харон. Он зав. терапевтическим отделением в «Притоках».

– Ну хорошо.

– Спи, дорогая.

Филимонов сидел на веслах, на корме – Тетюрин с пакетом съестного, на носу – Косолапов. Бандана, украшавшая косолаповский череп, заставляла Тетюрина вспомнить о капитане Флинте, но Тетюрин вспоминал о другом: выключил ли он компьютер в гостинице.

Прокат лодки стоил 20 рублей. Предприимчивый мужичок в полинявшем картузе за те же 20 рублей предлагал банку червяков, но политтехнологи не собирались ловить рыбу.

Островок был крохотным – метров десять в длину, пять в ширину. Он зарос невысоким кустарником. Косолапов неудачно шагнул и обмочил ноги, лодка носом зарылась в песок, Филимонов обмотал судовой веревкой ножку скамейки – приплыли. Четыре зеленых скамейки обозначали квадрат, вместе они напоминали песочницу и окружали (оквадративали) аккуратненький, с безукоризненно гладкой поверхностью пень. Филимонов и Тетюрин расположились друг напротив друга, первый по правую руку от Косолапова, второй – по левую. Стол-пень застелили «Вечерними огнями». Поставили водку (0,7), положили закуску. Водка местной была, называлась «Камыш», а закуска простой – хлеб, нарезка полукопченой колбасы и сельдь в майонезе.

Филимонов разлил по дорожным стаканчикам.

– Ну, за знакомство, – сказал Тетюрину Косолапов.

– За вас, – обозначил себя Филимонов.

«Камыш» так себе был. Колбаса – тоже.

– Водка-то «Богатырская» когда в продажу поступит? – спросил Косолапов, неторопливо закусывая.

– Не раньше среды, – Филимонов ответил и уронил дольку селедки на белые брюки. – Ай! – Взял двумя пальцами, в рот положил. – Я разговаривал с поставщиками.

– А что раньше нельзя?

– Сам понимаешь, из другой области привезут…

Косолапов обвел окрестности взглядом. Хорошо ему было, он кайфовал. Тетюрин тоже искал точку для отдыха взгляду.

Лодочная станция отсюда была не видна, зато выступала из-за деревьев крыша мебельной фабрики.

– Ну как? – спросил Косолапов Тетюрина.

Тетюрин повел головой, мол, да.

Мимо проплывали на свежевыкрашенных лодках представители электората – барышни и кавалеры. Косолапову было радостно смотреть на отдыхающих избирателей. Закурив, он гадал, кто за кого отдаст свой голос: вон те, говорил Косолапов, – за «Честь и достоинство», а эти – определенно за «Справедливость и силу».

– Насрать они хотели на нашу силу, – произнес Филимонов.

– Не говори так, – сказал Косолапов.

Приход пришел; не дожидаясь максимума максиморума, исполнили еще по одной.

– Здесь лучше, чем в ресторане, – озвучил Филимонов мысль Косолапова.

Тому на бандану стрекоза прибанданилась.

– Виктор, как вы думаете, можно ли сегодня Россию назвать логоцентричной страной? – спросил Косолапов.

Тетюрин ответил, что нет.

– Это спорный вопрос, – Косолапов заметил.

Поговорили о логоцентризме. О судьбах слова в России. О судьбах свободы слова в России. О судьбах России. И о слове «судьба», что оно значит – в России.

Продолжили. Косолапов похвалил тексты Тетюрина. На ты предложил перейти.

– Ничего себе, – заревновал Филимонов, – а мы с тобой целый год выкали.

– Иное время, – сказал Косолапов, – иная динамика.

Поговорив о работе, заговорили о женщинах. Косолапов тепло отзывался о Рите. Молодец. Трудоголик. Исполнительна и умна. И пойти за Богатырева согласна.

– Куда пойти?

– Туда. Замуж.

– Кто? Рита? За Богатырева?

– Брак временный, демонстрационный, ничего особенного.

– Как же она согласилась? – недоумевал Тетюрин.

– Так ведь это же ее работа, – вмешался Филимонов.

– Я думал, ее работа сидеть за компьютером, статистика и все такое.

– Круг лиц очень узок. Изобретаем по ходу действия, – объяснил Косолапов.

За женщин выпили.

А вот Жанна, дочь Несоевой, разочаровывает Косолапова. Зря выписали из далекой Франции. Кто ее дергал за язык заявлять в интервью «Вечерним огням», что она за легализацию легких наркотиков. С «Вечерними огнями» вообще нельзя связываться, наша газета «Живая вода». Этак от маман весь электорат отпугнуть нетрудно.

– Как тебе Жанна? – спросил Филимонов.

– Да не видел я Жанны никакой! Где ваша Жанна? Все: «Жанна» да «Жанна»!..

– Ты ей понравишься, – сказал Косолапов, похоже, сочувствуя.

– Ей Колян понравился, – похоже, злорадствуя, сказал Филимонов.

– Одно другому не мешает, – Косолапов перевел в средний род Тетюрина и Коляна.

Пожал плечами Тетюрин.

Поговорив о женщинах, заговорили об обезьянах. Тетюрин возьми и спроси, что это за прибаутка такая – «дайте мне обезьяну»; он уже раз пять слышал.

– Его афоризм, – сказал Филимонов.

– Это мы с писателем Носовым придумали, – Косолапов сказал. – Носов сказал… уже не помню по какому случаю: «Дайте мне обезьяну…», сказал, а я добавляю: «И я сделаю из нее президента!» А можно так сказать: «Дайте мне обезьяну, и вы изберете ее президентом!» Другой оттенок, чувствуешь, да?

– А по-моему, у вас тогда было, – вспоминал Филимонов, – «дайте мне обезьяну, и я сделаю из нее человека».

– Вариант. Или еще: «…и вы – вы! – увидите в ней человека!» Главное, дайте мне. А если из обезьяны я человека сделаю, то из человека президента – раз плюнуть. Это мы осенью девяносто восьмого придумали, у меня записано. Носов хотел даже назвать роман так – «Дайте мне обезьяну»…

– Роман? Куда ни ткни, везде романы пишут. И что, написал?

– До половины дошел. (Что было, пожалуй, преувеличением.) Так я о чем? Он всем рассказывал… Язык-то без костей… «Дайте мне обезьяну»… Дайте ему обезьяну… Блистал остроумием в пиарских кругах, афористичностью. Ну вот и доблистал. Через год наш афоризм приписывают Березовскому, олигарху, будто он так сказал, дайте мне обезьяну, и я подарю вам президента. А Березовский не говорил этого, не мог он этого сказать. Мы до Березовского сказали… При Ельцине… Я даже статью писать хотел в защиту Березовского, не надо на него всех собак вешать…

– Собак вешать?… – очнулся Тетюрин, которого косолаповский рассказ несколько убаюкал.

– Не надо на Березовского всех собак вешать, это не он, а мы так сказали, это я так сказал, а не он, такими афоризмами не разбрасываются!