Аксель и Кри в Потустороннем замке - Леонид Саксон

Тебе закрытых дверей.

Пройди сквозь неё, как луч, что быстрый оставил след,

Но гаснет ещё скорей.

Пройди сквозь неё, как сон, как эти мои слова,

Как всё, что ты шёл встречать.

И Смерть улетит от глаз, бесшумная, как сова,

К ногам уронив печать.

Проснись, догадайся! Путь, который всё ждёт и ждёт,

На диво смешон и прост.

Как День, загляни в себя, иначе лишь Ночь придёт,

Споткнувшись о трупы звёзд».

— Хм… — тихонько сказал Аксель себе под нос. — Хорошенькие дела. Легко ему сказать: «догадайся»! О чём? Как найти Кри? Так я её уже нашёл! Нам бы теперь выбраться отсюда, ты вот о чём пиши. Думаешь, нам твои стихи помогут? Держи карман… Или… помогут? «Иди стеклянной стеной…» Но где она, когда кругом сплошной камень? «Как всё, что ты шёл встречать…» Ага, это вот ясно. Я шёл встречать Кри. Она, значит, эту стену уже прошла? А если прошла, почему же не рассказала? Завтра будем разбираться! «На диво смешон и прост…» Ну, прост, так и написал бы попроще! Что за люди эти поэты? Почему им нравится морочить голову своим внукам?

Вопрос был явно из тех, каким один дурак мог бы поставить в тупик семь мудрецов. Аксель безнадёжно поразмышлял над ним и уснул. Утром он так заспался, что Кри с трудом его разбудила. Её щекотания были отвратительны!

— Ну что тебе надо? — простонал Аксель — в испарине, взлохмаченный, чувствуя себя разбитым. — Что?

— Как что? — сказала Кри, усевшись на него сверху, в ночной пижаме. Она обожала будить и не собиралась упускать такой случай, особенно после долгого перерыва. — Пора вставать!

— Уйди…

— Не получится, — вздохнула Кри и попыталась установить, на какую длину можно вытянуть уши Акселя, пока они не окажутся на грани отрыва. Аксель смахнул её, как муху, но через секунду она опять была на нём. — Уйди, говорю, пока цела!! Я устал… Я не спал из-за тебя всю неделю!

— А Шворк? — нашлась Кри. (Ну конечно! Уже готова переименовать своего душку-Морица, лишь бы добиться своего.) — Ты о нём подумал? Он же не может кувыркаться, пока мы из него не ушли! И наверняка сердится…

— Кувы… что?

— Ах, ну да… Ты же здесь новичок. Мо… Шворк…

— Знаешь что, — ядовито перебил её Аксель, уже понявший, что больше ему не спать, — давай назовём его окончательно, и чтоб никому не было обидно: «Швориц». По крайней мере, пока не узнаем, как его зовут по-настоящему. Идёт?

— Да, — согласилась Кри, тщательно взвесив, нет ли во всём этом ущемления её прав. И добавила для порядка: — А хоть бы и узнали! Во-первых, ты сам говорил, что нам незачем лезть во всё это, надо поскорее «делать ноги», и ничего мы в таком случае не узнаем. Во-вторых, плевала я, как его зовут по-настоящему, если мне это не понравится! Захочу — буду звать по-старому. А в-третьих…

— Так что там с кувырканиями? — деликатно напомнил Аксель. — Не задерживай пёсика…

— Он по утрам кувыркается! В снегу, — уточнила Кри таким тоном, каким обычно говорят: «Он по утрам слушает радио». — В первый раз он про меня не подумал, и я была бы вся в синяках, если бы здесь можно было ушибиться… Но стоило мне сказать, и он — такой внимательный! — всегда ждёт теперь, пока я не встану, не умоюсь и не позавтракаю шо…

— Чего ж ты замолчала? Шоколадом! — уверенно закончил за неё Аксель и мстительно добавил: — Ну, теперь-то ты у меня будешь питаться как следует! Овсяными хлопьями!

— Акси, — проворковала Кри, прильнув к нему, — если ты ещё не встал, то я не буду тебе мешать… Хорошо?

Но Аксель уже натягивал одежду. Действительно, не надо злить пса понапрасну и мешать его привычкам. Ведь спасение без его помощи невозможно! Брат и сестра наскоро умылись, запихали бельё под кресла, и Кри, подойдя к глотке Шворица, позвала:

— Пёсик! Выпускай нас.

Тут же справа на стене вспыхнула картинка на светлом экране, как от диапроектора: две фигурки — мальчик и девочка — внутри большого пуделя, показанного в продольном разрезе, подходят поближе к его горлу и суют головы в «камин». Затем там, где они стоят, проскакивает сноп голубых искр, и фигурки исчезают, а через миг возникают рядом с собакой и, взявшись за руки, весело куда-то бегут.

— Это он специально для тебя! — торжествующе сказала Кри. — Он ведь знает, что я и так всё знаю. Говорю же: внимательный!

Три секунды — и они были проглочены и выплюнуты. И вот они стоят под ослепительно голубым небом, в каменистой проплешине среди ослепительно-белых снегов, а вокруг них — громады горных хребтов до самого горизонта. Они находились где-то в самом сердце Альп (неизвестно даже, Баварских или Австрийских), высоко над лугами и далеко от перевалов и деревень. Сколько ни вглядывался Аксель в окружающий их дикий, хотя и сказочно красивый ландшафт, — никакого дымка человеческого жилья, никаких дорог и долин. Если бы даже он держал сейчас в руках настоящий человеческий телефон, а на другом конце провода был комиссар Хоф, Аксель не сумел бы объяснить ему, где их искать. Шворк хорошо спрятался!

Он, похоже, и сам это знал, и вид у гиганта был довольный и бодрый. Шворк сидел перед детьми на задних лапах, свесив язык и поблёскивая жуткими, но в то же время очень добродушными глазищами. Затем он вдруг опрокинулся на бок и, суча лапами на манер вчерашних «птичек», с сумасшедшей скоростью покатился по снегу вниз, в километровую пропасть. Аксель охнул и шагнул вперёд, но Кри вовремя ухватила его за локоть:

— Разобьёшься! А ему ничего не будет… Гляди!

Шворк медленно падал вниз чёрной косматой глыбой. Казалось, он парит здесь, в бело-голубом мире из снега и льда, с доисторических времён, когда ледники сковали половину бескрайних просторов ещё безлюдной тогда планеты. Всё то же ощущение заброшенности и забытости, как вчера в парке, словно он по невероятному стечению обстоятельств подсмотрел то, чего не может уловить человеческий глаз, охватило Акселя при виде этого полёта. Вчера? Но прошла ведь уже целая вечность! А что, в мгновенном ужасе подумал он, если всё это — вообще не Альпы? И не Земля? Что, если пёс унёс их куда-то в космос, на чужую планету? И они никогда больше не увидят родных, а только небо, сугробы, пропасти и лёд? Пока он приходил в себя, косматая глыба превратилась в кляксу и, наконец, в каплю чернил. Пёс мчался сейчас, словно горный дух, в самом центре снежной лавины, вызванной им самим, и, наверно, поскуливал при этом от удовольствия. Перед самым дном пропасти он огромным прыжком, недоступным даже леопарду или обезьяне, вырвался из лавины и завис над снежным вихрем, как вертолёт. Снежный вал прокатился по дну ущелья, сметая всё на своём пути, погромыхал и замер. Замешкайся пёс хоть на секунду, его бы погребло под многометровым слоем снега, из-под которого, вероятно, даже ему нелегко было бы выбраться. Но пудель, видно, считал всё это обычной утренней зарядкой. Поджав под себя лапы и распластав хвост, словно бобр или пингвин под водой, он стрелой понёсся вверх и через какие-то секунды плюхнулся в сугроб перед восторженными детьми. Глаза его сверкали, язык был вывален из пасти, передние лапы — перед грудью. Ни дать ни взять — комнатная собачка покувыркалась на коврике перед камином и ждёт одобрения хозяина. Аксель и Кри дружно зааплодировали.