Слезинки в красном вине - Франсуаза Саган

– Вы извините меня, – спросил он своим довольно высоким голосом (который, в конечном счете, и мешал Фэй до сих пор лучше к нему присмотреться), – если я удалюсь? Завтра, думаю, нам рано вставать.

– В пять часов, – уточнил Джеффри Фаунтлерой надменно. – Вы правы.

Байрон поклонился Фэй и ее супругу и меланхоличным шагом направился к большой лестнице. Фэй машинально проводила его глазами и вздрогнула, когда Джеффри обратился к ней:

– Полагаю, этот вам тоже нравится.

– Полно вам, дорогой, – сказала Фэй, – у нас и без того выдался тяжелый день со всей этой пыхтящей и топающей по коридорам толпой. Неужели не достаточно?

– Эта толпа способствует оплате ваших шляпок и путешествий, – напомнил Джеффри желчно. – Каждый четверг из-за ваших прихотей на моих предков глазеет всякая деревенщина. А теперь вот еще этот простофиля Байрон притащился в мой дом и бросает на вас многозначительные взгляды. Проклятье! – воскликнул он, стукнув по подлокотнику. – Проклятье! Вы не измените мне под моим кровом!

– Ну, полно вам, – повторила Фэй успокаивающе, – прекратите ваши развратные намеки, Джеффри. Спать пора.

Она встала, и лорд Фаунтлерой, тоже немедленно вскочив, несмотря на свою дородность, последовал за ней в коридор. Пройдя несколько миль до своей двери, она обернулась и простодушно посмотрела на мужа:

– Хотите обыскать мою спальню, Джеффри?

Ее разбирал смех. Но при этом что-то за спиной Джеффри ее беспокоило, какое-то светлое пятно на стене коридора, привлекавшее взгляд. «Чего-то там не хватает, но чего?..» Она открыла рот, чтобы задать Джеффри вопрос, но тот схватил жену за руку и втолкнул в ее покои.

– Извините меня, – сказал он, – но я намереваюсь спокойно выспаться этой ночью. Открою, когда пойду на охоту вместе с Байроном, в пять утра.

И он запер за ней дверь. Она услышала, как тяжелый ключ три раза, не без скрежета, повернулся в замке.

Ее личные апартаменты состояли из огромной прихожей-гардеробной и торжественной, мрачной готической спальни, единственную ощутимую прелесть которой составлял чудесный вид на дикие холмы Сассекса. Джеффри запирал ее тут уже не впервые, но она не могла удержаться от смеха: на сей раз это было совершенно ни к чему. Она разделась, надела любимую шелковую ночную рубашку и начала расчесывать перед зеркалом рыжие, все такие же рыжие вопреки времени волосы. Любовалась своими по-прежнему блестящими зубами, свежей кожей истинной англичанки, худощавым сильным телом и улыбалась самой себе. Вдруг ее рука со щеткой застыла в воздухе. Она вспомнила: «Ну да, маленький Франс Хальс, это он исчез из коридора». Она в этом уверена! Должно быть, кто-то из туристов стащил мимоходом, но она не понимала, как он смог покинуть замок на глазах у бдительного Гордона, дворецкого. «А, подумаешь, – сказала она себе, – невелика потеря…» И ее улыбка стала шире. Ветер хлопнул шторами спальни, и Фэй вдруг осознала, что озябла. Куда же она могла подевать дивный мохеровый плед, подаренный ей дивным Эдмоном Брендеу пятнадцать лет назад? Впрочем, кто же точно подарил ей этот плед, такой легкий, что казался сотканным из лебединого пуха? Эдмон или Пьерино? Она уже не помнила. Должно быть, его засунули в дальний гардероб, который никогда не открывают. Туда Фэй и направилась быстрым шагом.

Открыв дверь, она нос к носу столкнулась с Артуром Скотфилдом. Тот буквально упал в ее объятия и, задыхаясь, поскольку был тесно зажат между чехлами и дверью, несколько раз яростно чихнул из-за нафталина.

«Ну что за невезенье, – думал он, – спрятаться от смотрителя в той единственной комнате, которая оказалась занята! И почему этой женщине приспичило из двадцати шкафов открыть именно этот? Сейчас она завопит, и придется удирать по незнакомым темным коридорам, чтобы наверняка угодить в лапы стражи». На счету Артура это было шестое ограбление, и все пять предыдущих прошли так гладко, что сейчас у него возникло ощущение несправедливости. Не переставая чихать, он ожидал, что вот-вот раздастся пронзительный крик или неизбежные мольбы, но его чихание внезапно прекратилось, когда он услышал веселый и, как ему показалось, ироничный голос, произнесший: «God bless you!»[4]Он машинально пробормотал «спасибо» и поднял голову.

Напротив него стояла красивая леди Фаунтлерой, фотографии которой он раз сто видел в разных журналах, а теперь любовался ею во плоти – обнаженными плечами, рыжими волосами. Только этого не хватало: его вдобавок угораздило нарваться на саму хозяйку дома; а та, даже если не заметила картину, которую он рефлекторно засунул между двумя чехлами, наверняка позовет своего мужа и велит отдубасить нахала. Как он может оправдать свое присутствие в этот час в этой спальне? Какой предлог способен выставить? Его ловкий ум тщетно метался во все стороны.

– Вы не простыли? – спросила Фэй участливо. – Эти коридоры ужасны.

А поскольку он не отвечал, пожала плечами, улыбнулась ему и добавила:

– Тут рядом есть огонь. Идите, обогрейтесь.

Оторопевший Артур проследовал за ней к огромному камину и робко присел на указанную скамеечку, напротив хозяйки. Из-за высоких языков пламени на далеком потолке плясали громадные тени, а щеки Фэй слегка зарделись. От этого она выглядела очень молодой и очень беззащитной, несмотря на все свое хладнокровие. «Похоже, смелости ей не занимать, – подумал Артур не без восхищения, – я ведь, в конце концов, мог оказаться не джентльменом, а убийцей и свернуть ее милую шейку». Он улыбнулся ей успокаивающе и покровительственно, и от этой улыбки его лицо неожиданно похорошело. «Одеть его поприличнее, – подумала Фэй, – и он мог бы стать очень красивым малым, несмотря на свою худобу… Глаза и губы великолепны». Так они приглядывались друг к другу добрую минуту, а потом вдруг одновременно заговорили.

– Я хотел вам сказать… – начал Артур.

– Что вы тут делаете? – осведомилась Фэй.

Оба вместе остановились, удивленные и смущенные, и рассмеялись. Фэй снова заговорила, на этот раз первой.

– Я спросила: что вы делаете в моей спальне в такой час, молодой человек? – молвила она пленительным голосом.

И тотчас же на язык Артура без всяких усилий подвернулся ответ, единственно возможный.

– Я люблю вас, – заявил он. – Я так часто любовался вами на скачках, в газетах, повсюду. Так грезил о вас, что всем рискнул ради этой встречи. Я должен был увидеть вас и сказать вам это.

К нему вернулась самоуверенность, он знал, что язык у него подвешен неплохо, и многие женщины на это попадались. К тому же он не испытывал никаких затруднений, произнося слова любви. Конечно, эта леди Фаунтлерой уже не первой молодости, но чертовски обольстительна, так что он удвоил пыл своего красноречия.

– Ваша красота, – говорил он, – ваша походка, цвет ваших волос, ваши глаза… Ах! Никогда бы не поверил, что смогу добраться сюда.

Она смотрела на него не шелохнувшись и улыбалась с нежностью, словно старому другу, словно не застала его секунду назад прятавшимся в гардеробе.