Собиратель реликвий - Кристофер Тэйлор Бакли

плащаница обещана курфюрсту Фридриху?

— И да и нет. Да. Нет, — забормотал Дисмас. — То есть да. Можно сказать, обещана.

— Так да или нет?

Дисмас поднял кубок и заявил:

— А давайте выпьем? За Фридриха Мудрого, курфюрста Саксонии. За его здоровье, да будет оно долгим. И жизнь тоже.

— За Фридриха, — мрачно отозвался Альбрехт. — Так вот, плащаница. С какой стати она вдруг обещана Фридриху? Да и обещана ли? Мы не понимаем вас, Дисмас.

Дисмас на нетвердых ногах встал из-за стола, повернулся к плащанице и воздел кубок:

— А теперь за плащаницу… — Он сконфуженно осекся. — Кузен, а приличествует ли пить за саван Господа нашего Иисуса Христа? Вино достойное, спору нет…

— Да сядьте уже, Дисмас. — Альбрехт понемногу терял терпение. — Да-да, приличествует. За плащаницу. А скажите…

— Знаете, кузен, — перебил его Дисмас, — я всю свою мощедобытческую жизнь мечтал найти истинную плащаницу. И вот Всевышнему стало угодно, чтобы так оно и вышло. — Дисмас перекрестился. — И я предлагаю выпить за Господа Бога. Это приличествует, разумеется?

— Приличествует. Мы не сомневаемся, что Господь Бог возрадуется. А скажите, по какому праву Фридрих притязает на плащаницу?

— А ему всегда хотелось ее заполучить, — пожал плечами Дисмас и стукнул кулаком по столу. — И теперь он ее обретет! Винцо у вас превосходное, кузен.

— Я рад, что вам нравится. Вот, выпейте еще. Послушайте, вам ведь известно, что нам тоже всегда хотелось заполучить плащаницу. Совсем недавно мы просили вас договориться о приобретении шамберийской святыни.

— Совершенно верно. Просили. Да. Я помню. Да. — Он перегнулся через стол к архиепископу. — Вот что я вам скажу, кузен…

— Что?

— Как только я отвезу истинную плащаницу дядюшке Фридриху, то, если вам угодно, поеду в Шамбери, узнать, не согласится ли герцог Савойский расстаться со своей? — Дисмас рыгнул. — Ох, пардоньте. Сами понимаете, когда в Виттенберге выставят настоящую плащаницу, герцог Савойский сам захочет продать свою. — Дисмас погрозил пальцем. — Бьюсь об заклад, я сторгую ее за сходную цену. Скажу ему, мол, ваше савойство, теперь-то целый свет знает, что ваша плащаница — рухлядь, льняная тряпица, а настоящая — в Виттенберге. Нет, право, отличное винцо!

— Дисмас, послушайте нас. Нам не нужна савойская плащаница. Нам нужна вот эта. — Альбрехт указал на длинный стол.

— Знаю, знаю, — сочувственно вздохнул Дисмас. — Право же, мне жаль, что я пообещал ее дядюшке Фридриху, но теперь уж ничего не попишешь.

— Сколько он за нее предлагает?

— Дело-то не в цене, правда?

— Дисмас, я вас спрашиваю. Сколько?

— Ну, если спрашиваете, шесть сотен.

— Шесть сотен? — ошеломленно переспросил Альбрехт.

— Ага. Дукатов.

Альбрехт швырнул салфетку на стол:

— Фридрих согласился заплатить такую неслыханную цену?

— Угу, — кивнул Дисмас. — Плюс накладные расходы.

— Что за накладные расходы?

— Путь до Каппадокии и обратно — та еще одиссея. Знаете, сколько меркантильные венецианцы нынче дерут за место на корабле до Анатолии? А там надо платить караванщикам. И проводникам. Нанять охранника из мамлюков. И еще одного, чтобы охранял от первого. Жуткий край! Потом нужно платить каждому встречному и поперечному султану за разрешение…

— Да-да, мы понимаем, это, несомненно, затратное предприятие.

Альбрехт промокнул салфеткой испарину со лба, встал из-за стола и подошел к плащанице.

— Кузен, — робко окликнул его Дисмас.

— Что?

— Простите, но с вас пот ручьем…

— И что с того?

— Видите ли… Там же… святой саван Господень.

— Ох! — Альбрехт отступил подальше от стола. — Ладно. Пять сотен. И пятьдесят в счет накладных расходов.

Дисмас беспомощно всплеснул руками:

— Кузен, я же обещал ее Фридриху!

Альбрехт строго посмотрел на него:

— Кузен, вам известно, что творится в Виттенберге?

— Я же был в Каппадокии…

— С прискорбием сообщаю, что Виттенберг превратился в гнездилище ереси.

— Ох. Правда? Хм. Как скверно.

— Это чудовищно. Вынужден уведомить вас, что ваш дядюшка покрывает бесовского супостата нашей Святой Матери Церкви. Я имею в виду богомерзкого августинца брата Лютера, да смилуется Господь над его прокаженной душой.

— Да, я слыхал, что…

— Известно ли вам, Дисмас, что ваш дядюшка Фридрих отказался выдать Лютера братьям-доминиканцам для проведения дознания?

— Ай-яй-яй.

— Более того, он вообще отказывается выдать шельмеца кому-либо еще, хотя этого неоднократно требовали не только мы, но и его святейшество. Что вы на это скажете?

— Ну, я не теолог, но мне кажется это… некрасиво.

— И вы, Дисмас, собираетесь предать эту святейшую из реликвий в самое логово порока? — Альбрехт с благоговением взглянул на плащаницу и перекрестился.

Дисмас сконфуженно наморщил лоб. Затем лицо его просветлело.

— А вдруг она поможет очистить логово порока?

— Каким же образом?

— Ну, может, при виде плащаницы Лютер раскается. Или дядюшка Фридрих осознает свои заблуждения и выдаст Лютера вашим добрым братьям-доминиканцам.

— Мы не имеем права рисковать, Дисмас. И сейчас мы обращаемся к вам не как добрый кузен, а ex cathedra.

— Как это?

— Официально, Дисмас, по долгу служения. С нашей позиции архиепископа. Как полномочный представитель Святой Церкви.

— Вот оно что! Мне следует преклонить колена?

— В этом нет надобности. Слушайте, Дисмас. По совести мы не можем позволить вам увезти погребальную пелену Спасителя в Содом и Гоморру. Ни в коем случае. Таким образом, именем нашей Святой Матери Церкви мы, смиренный ее прислужник, вынуждены настоять на нашем праве владения этой святыней. Не беспокойтесь, с вами рассчитаются. Хотя, должен признать, пятьсот дукатов — воистину ошеломительная цена.

— Пятьсот пятьдесят. Там же накладные расходы.

— Как скажете. По рукам?

Дисмас неохотно кивнул:

— Что ж, грех ослушаться своего архиепископа. Так ведь?

— Тяжкий грех, — подтвердил Альбрехт.

— Значит, выбора у меня нет. Вот только что сказать дядюшке Фридриху?

— Господь всемогущий, наш Судия суровый, но правый, сам разберется с Фридрихом. А мы приложим все старания, дабы вернуть заблудшего агнца в лоно Святой Церкви.

— Бедный дядюшка Фридрих, — вздохнул Дисмас.

Альбрехт положил ему руку на плечо:

— Смиритесь. Плащанице предначертано остаться здесь. Господь вами очень доволен. Как сказано в Писании, отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу.{10}

— Ну, тогда конечно… — кивнул Дисмас.

10. К чертям Чистилище

В Нюрнберге Дисмас прямиком направился к своему собрату-заговорщику — доложить о проделанной работе. Успех предприятия, по старой заговорщицкой традиции, отметили перворазрядной попойкой.

— И тут он говорит: «Отдавайте кесарю кесарево…»

Ха-ха-ха-ха!

Веселье правило бал за столиком в углу «Жирного герцога».

Дюрер покачал головой:

— Надо было просить больше. Я так и знал.

— Пятьсот пятьдесят дукатов — недурственно за день работы. А вот еще, слушай. Да послушай ты! Ты слушаешь или как?

— Да.

— На следующее утро я притворился больным с похмелья. А он стал убеждать меня, что мы сговорились за четыре сотни.

— Вот говнюк! Надеюсь, ты не…