Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава - Сергей Цветков

Но кто такой этот «тмутарканский князь»?

Оценивая показание Погодинского сборника, следует учитывать, что у древнерусской Тмуторокани (на Таманском полуострове) имеется дунайский двойник – город Тутракан, существующий и поныне (в низовьях Дуная, неподалеку от Силистры). Древнерусская форма «Тмутаркан» (из Погодинского сборника) явно ближе к болгарскому варианту – Тутракан, чем к Тмуторокани из Повести временных лет. Чрезвычайно важно и то, что появление в тексте «князя Тмутаркана» не помешало летописцу из Погодинского сборника вновь упомянуть «Плесков» – города с таким названием на Таманском полуострове мы не найдем, а в дунайской Болгарии Тутракан и Плиска – соседи. Стоит отметить, что в XII–XIV столетиях в «Тутраканской» области Северного Подунавья действительно кочевала часть половецкой орды. Но под пером летописца начала XVII в. половцы, без сомнения, заступили место какого-то другого народа, который в первой половине X в. населял Тутракан и его окрестности.

Прямых свидетельств об этнической принадлежности тутраканских князей у нас нет. Но вот что интересно: Тутракан лежит в той области, которую средневековые источники позволяют условно именовать Дунайской Русью. Здесь, на болгарском Дунае, находилась целая россыпь «русских городов», упоминаемая в «Списке русских городов дальних и ближних» (XIV в.): Видычев град (современный Видин), Тернов (нынешний Велико-Тырново, рядом с которым протекает река Росица), Килиа (на Килийском гирле Дуная), Каварна (в 50 км к северу от Варны), а также «на усть Днестра над морем Белгород» (современный Белгород-Днестровский). Километрах в шестидесяти от Тутракана выше по Дунаю до сих пор находится город Русе/Русь, а ближе к черноморскому побережью – город Росица. Возможно, одно из этих «русских» поселений имел в виду кардинал Цезарь Бароний, когда упомянул некий «город русских», в котором гонцы византийского императора Константина Мономаха догнали папских послов, возвращавшихся в Рим летом 1054 г. (сообщение между Константинополем и Римом осуществлялось по Дунаю)[105].

Наконец, есть прямое свидетельство Ольгиного посла по имени Искусеви, принадлежавшего, конечно, к ближайшему окружению княгини, который в договоре 944 г. объявил о своей (и, следовательно, Ольгиной) принадлежности к «роду русскому». В одном из списков Псковской летописи (XVI в.) сообщается, что отец Ольги был русский, а мать «от языка варяжска»[106], что, кажется, указывает также на этнические связи Ольги со славянским Поморьем; возможно, матерью Ольги была вендская княжна.

Отсюда весьма вероятно, что князья Тутракана были «от рода русского»[107].

Тутраканские русы, конечно, испытывали сильное болгарское влияние – политическое и культурное. Последнее видно, например, из того, что Константин Багрянородный воспроизводит имя Ольги с его болгарского варианта – Эльга (болгарское Ельга). Можно предположить, что Ольга в отрочестве была отдана на воспитание ко двору болгарского архиепископа в Плиску/Плесков, откуда она затем и была «приведена» в Киев в качестве невесты Игоря.

В заключение обратим внимание на то, что Ольгин сын, Святослав, в полном сознании своего права, продолжал считать болгарский Дунай «своей» землей: «Не любо ми есть жити Кыеве, хощю жити Переяславьци в Дунае, яко то есть среда [середина] земли моей…»[108] Очевидно, что для Святослава низовья Дуная могли быть «серединой его земли» только в силу наследственных прав на эту территорию, перешедших к нему от Ольги. В рассказе Константина Багрянородного о ежегодном плавании киевских русов в Царьград между прочим говорится, что, миновав дельту Дуная, они уже «не боятся никого» – то есть, как следует из смысла фразы, не только печенегов, но и болгар. Источники не сохранили указания на заключение в первой половине X в. союзного русско-болгарского договора, наличием которого пытались объяснить это место в сочинении Константина[109]. Зато женитьба Игоря на тутраканской княжне, прямо или косвенно подтвержденная сразу несколькими свидетельствами, отлично проясняет дело, исчерпывающе отвечая на вопрос, почему послы и дружинники киевского князя чувствовали себя в «русской» (дунайской) Болгарии как дома.

Наиболее дальновидные историки и прежде отмечали, что «с точки зрения исторической вероятности привод жены к Игорю из болгарского города Плискова понятнее, чем появление Ольги из Пскова, о котором более ничего не известно в X в.»[110] Действительно, «болгаро-русское» происхождение Ольги становится совершенно ясным в свете главного направления русской экспансии в конце 30-х – начале 40-х гг. X в. Укрепление позиций киевских русов в Северном Причерноморье и поиск жены для Игоря во Пскове – политический абсурд. Но овладение устьем Днепра и женитьба на болгарской «русинке» – звенья одной цепи.

Остается сказать несколько слов о человеке, сосватавшем Игорю тутраканскую княжну. Кандидатура вещего Олега, разумеется, отпадает. Вместо него, казалось, логично было бы указать на Свенгельда. Однако сделать это мешает совершенное неведение источников о каких-либо прочных связях киевского воеводы с тутраканскими князьями и Ольгой. В этом отношении чрезвычайно показательно «выпадение» Свенгельда (после мести Ольги «древлянам») из всего многолетнего периода Ольгиного правления. К тому же никакого другого имени Игорева свата, кроме Олега, летописи не называют.