Сердцеедка на миллион долларов - Джанис Мейнард

На следующее утро он встал, сразу подумав о том, удалось ли ей поспать больше, чем ему. Душ почти не помогал компенсировать последствия бессонницы. Остин побрился и тщательно оделся, не желая давать Гудманам ни единого повода смотреть на него сверху вниз. Не ради него самого, а ради Брук.

Остин уже увидел, как мать относится к дочери. Не нужно быть гением, чтобы сделать вывод, что такой мужчина, как он, никогда не войдет в список подходящих мужей для Брук.

Брук настояла на том, чтобы самой все рассказать, поскольку знала, как обращаться с матерью и отцом. Он неохотно согласился.

Дом Гудманов выглядел внушительно и роскошно. Будучи архитектором, Остин прекрасно разбирался в качестве и ценах всего, что связано со строительством. Да уж, семья Брук не жалела средств. Интересно, Брук живет здесь с рождения?

Он позвонил, служанка в униформе впустила его и провела в столовую. Слуги накрывали завтрак. На обеденном столе красовались фарфоровый сервиз, хрустальные бокалы, приборы из старинного серебра. Все это переливалось в лучах солнечного света, попадавшего в комнату сквозь французские окна.

Брук встретила его с улыбкой, хотя за ней крылось напряжение. Гудманы были холодны, но вежливы. Как только они сели за стол, Саймон Гудман обратился к Остину:

— Моя жена сказала, что вы выполняете временную работу для Гаса Слэйда.

Он явно сделал акцент на слове «временную».

— Да, сэр. Точнее, для Техасского клуба скотоводов. Я веду строительство.

— А у вас есть соответствующие навыки?

Остин проглотил гнев.

— Ученая степень в области архитектуры и многолетний опыт работы в строительном бюро в Далласе.

— Но сейчас вы больше не работаете в этом бюро?

— Папа!

Возмущенное восклицание Брук ни на что не повлияло. По какой‑то необъяснимой причине Маргарет Гудман молчала. Странно. Остин внутренне вздохнул.

— Когда заболела моя жена, ей понадобился постоянный уход, и я уволился. Она умерла шесть лет назад, и все это время я переезжаю с места на место.

Брук встала так резко, что стул задрожал. Она посмотрела на отца.

— Не могу в это поверить. Ты заставляешь меня краснеть, потому что ведешь себя ужасно грубо. Остин — мой друг. Он не заслуживает испанской инквизиции.

Мать Брук махнула рукой.

— Садись и ешь, Брук. Ты никого не проведешь. Твой отец вправе задавать столько вопросов, сколько посчитает нужным. Ты привела Остина, чтобы убедить нас, будто безумно влюблена в разнорабочего, не так ли? А в качестве свадебного подарка мы должны отдать тебе наследство?

Повисла оглушительная тишина. Потом Брук откашлялась и заговорила:

— Я собиралась затронуть эту тему более мягко. Да, мы с Остином собираемся пожениться, хотя еще не обсуждали церемонию. Я даже не знаю, хочу ли большую свадьбу, а говорю это вам, потому что вы — мои родители, и не жду, что вы за все заплатите.

Бедная Брук выглядела измотанной. Остин проглотил кусочек печенья, который угрожал впиться ему в горло.

— Я вполне способен оплатить свадьбу. Брук нуждается в вашем благословении и поддержке. Она любит свою семью и хочет, чтобы вы приняли ее решение.

Он говорил твердо, чтобы Маргарет и Саймон почувствовали, что это ультиматум. Или они обращаются с Брук хорошо, или ее теряют.

К сожалению, мать Брук отказалась сдаваться без боя.

— Пожалуйста, поймите нас правильно, мистер Брэдшоу. Обязанность каждого родителя — защищать своего ребенка от охотников за наследством.

Это прозвучало вопиющим оскорблением, хотя при этом почти смешно. Как у столь ужасной женщины могла появиться такая добрая и открытая дочь.

К счастью, Остину всегда нравилась хорошая битва.

— Поэтому, уверен, вы поймете, что моя обязанность — сделать Брук счастливой. И клянусь Богом, я приложу для этого все усилия.

Лицо Саймона приобрело уродливый багровый оттенок.

— Вы не знаете, с кем имеете дело, Брэдшоу.

— Я знаю, что вы шантажировали свою дочь. Сделали ее пленницей в родном доме. Намеренно мешали ей устроиться на работу. Отказались признать, что она взрослая и заслуживает уважения.

Маргарет хлопнула кулаком по столу, ее взгляд буквально испепелял его.

— Вон, — прошипела она.

Остин посмотрел через стол на Брук и улыбнулся ей, пытаясь передать свою бесконечную поддержку и сострадание.

— Хочешь, чтобы я ушел, дорогая?

Брук встала, слегка пошатываясь, вытерла губы белоснежной дамасской салфеткой.

— Да. Но не сейчас. Через минуту мы уйдем вместе. — Она смотрела то на мать, то на отца, откашлялась. В ее глазах блестели слезы. — Мы с Остином поженимся. Это случится очень скоро. После этого я подам иск в суд о получении моего наследства. Вы же знаете, что оно принадлежит мне по праву. Ваши попытки помешать мне выглядят подло и мелочно.

Отец свирепо посмотрел на нее.

— Ты просадишь все до копейки в течение шести месяцев. Не думай, что сможешь приползти обратно.

Остин обнял Брук и буквально почувствовал, как жестокие слова отца ударили ее.

— Я не вернусь, папа. Я взрослая женщина.

Маргарет встала из‑за стола и подошла к дочери, используя свое физическое присутствие как угрозу, как в клубном саду. Ее улыбка была холодной и беспощадной.

— Ты еще совсем ребенок. Этот мужчина тебя не любит. Он использует тебя. Я хочу тебе добра. Давай все забудем и начнем сначала.

Брук выпрямилась, взяла Остина за руку и так сильно ее сжала, что ногти вонзились ему в ладонь.

— Я не могу начать все сначала, мама. Я беременна.

Разъяренный крик Маргарет эхом пронесся по комнате. На один ужасный момент Остину показалось, что она собирается ударить собственную дочь. Он заслонил Брук от матери.

— Осторожнее, миссис Гудман. Не сжигайте мосты. Думаю, будет лучше, если мы продолжим этот разговор позже.

И, не давая никому шанса возразить, схватил Брук за руку, поспешив вывести из комнаты, а потом и из дома. Они дошли до его машины, она прислонилась к капоту, закрыв лицо руками.

Беременной женщине нужно перекусить. Во время завтрака она не проглотила ни кусочка. Он посадил ее на пассажирское сиденье, сам сел за руль и завел двигатель. Взял ее руку в свою, поцеловал пальцы.

— Мне очень жаль, милая.

Брук пожала плечами, глядя куда‑то вдаль.

— В этом нет ничего нового.

— У меня предложение. — Он отчаянно желал стереть ее печаль.