В плену безудержных желаний - Энни Уэст

Доплыв до конца бассейна, она сделала поворот, и ее мысли приняли другое направление.

Странно, почему Ашраф ничего не сказал о королевском приеме? Конечно, глупо было чувствовать себя обойденной. В свое время ей изрядно надоели подобные мероприятия, на которых приходилось бывать вместе с отцом.

Хотя сейчас это представлялось ей интересным.

Неужели Ашраф не хотел познакомить ее с культурой его страны? Познакомить с его друзьями? Вместо этого он держал ее здесь почти в полной изоляции. Как, вероятно, раньше держали женщин в гареме.

Или как нечто постыдное, о чем он не хотел, чтобы кто-то узнал.

Эта мысль так поразила ее, что она глотнула воды и закашлялась. Постыдное? Значит, вот как он видел ее и Оливера?

Даже в тот день, когда они приехали, он разговаривал с ней, как случайный знакомый. Наблюдая за ними, вряд ли бы кто догадался, что они близки. Тогда она была благодарна, что он помог ей сохранить лицо перед чужими людьми. Но что, если у него была для этого совсем другая причина?

И тут же отослал ее с Брэмом, даже не представив мужчине, который его встретил.

Она вспомнила свой первый день в Зе-Альде. Лимузин, минуя главный вход, подъехал к боковому входу дворца, и Брэм поспешно провел ее внутрь. Чтобы избежать любопытных глаз? Он сказал, что ее комнаты находятся в задней части дворца и что там очень тихо. Тогда она посчитала это простой заботой о них, но, возможно, дело было в другом.

Она вспомнила, что говорил Ашраф о предрассудках. И это вполне согласовывалось с тем, на что намекнула Эйша.

Тори почувствовала горечь во рту, когда подплыла к краю бассейна и, подтянувшись на руках, вылезла на бортик. Она поежилась и повернулась, чтобы взять полотенце…

— Ашраф!

Ее голос прозвучал хрипло, словно она меньше всего ожидала его здесь увидеть. Нет, не так. Словно она вообще не хотела его видеть.

В нем шевельнулось раздражение. Он с нетерпением ожидал конца деловой встречи, чтобы приехать сюда и провести с ней вечер. Неужели он не заслужил более теплого приема?

Античные светильники на колоннах вдоль крытой галереи и подсветка в бассейне отбрасывали разноцветные блики на ее хмурое лицо.

Обычно она улыбалась, когда он приходил, хотя ей и требовалось какое-то время, чтобы расслабиться.

Но он был терпелив. Очень терпелив.

Будучи шейхом, Ашраф привык ставить интересы его народа впереди собственных интересов и ни разу не пожалел об этом. Но с Тори его альтруизм давал сбои, когда он смотрел в эти широко раскрытые глаза, чувствуя почти непреодолимое желание сгрести ее в охапку и погрузить себя в эту мягкую плоть.

— Извини, я задержался. — День был трудным, и он с нетерпением ожидал момента, когда сможет оказаться в ее компании. — Я только что заглянул к Оливеру. Он спит.

Тори взяла полотенце и обернула его вокруг себя, словно торопясь закрыться от него. Ашраф снова почувствовал раздражение. Он обращался с ней, как с дорогой гостьей. Он не давил на нее. Он дал ей время и место обдумать его аргументы.

Так неужели она ничего не оценила?

Его губы сжались.

— Что-то не так? У тебя хмурый вид.

— Разве?

Упрямая женщина. Но он мог понять ее страхи, поэтому не хотел ничего форсировать.

— Мы можем пройти внутрь? В доме уже накрыт ужин. — Это был единственный голод, который он мог позволить себе утолить.

— Нет еще.

Голос Тори звучал громче обычного. Скулы заострились, как это бывало, когда она спорила или пыталась скрыть страх.

Раздражение Ашрафа испарилось. Как он мог винить ее за излишнюю настороженность, когда ей столько всего пришлось пережить?

— У меня есть вопрос, — сказала она, скрестив на груди руки.

Ашраф кивнул:

— Слушаю.

— Ты стыдишься нас? Меня и Оливера?

— Стыжусь? — Идея была совершенно нелепой.

— Или хотя бы немного… стыдишься?

— Откуда у тебя такие мысли?

— Ты не ответил на мой вопрос.

Ее руки опустились к бедрам, слегка оттянув вниз полотенце и приоткрыв грудь.

— Это нелепо. Кто тебя навел на такую мысль?

— Никто. Я и сама способна думать.

Ашраф нахмурился.

— Но ты не можешь так думать.

Неужели Тори не видела, что он уважает ее? Возможно, он поторопился увезти ее в Зе-Альде, потому что его инстинкты требовали, чтобы его женщина и его сын были с ним рядом. Но во всем остальном он был в высшей степени терпелив.

— Ты не ответил мне.

Глядя на ее дерзко поднятый подбородок, Ашраф вдруг почувствовал непреодолимое желание поднять его еще выше, чтобы поцеловать ее в губы. Облегчить свое напряжение, терзая ее рот. А потом терзая ее тело.

— Я не стыжусь ни тебя, ни Оливера. — Он выдержал ее взгляд. — Откуда у тебя такие мысли?

Никто, даже стервятники, ожидавшие его падения, не смели обвинить его во лжи.

— Мы живем здесь одни… почти никого не видя. Если бы не Эйша, я и Оливер были бы вообще в полной изоляции… за исключением твоих вечерних визитов.

Другими словами, он был не в счет. Часы, которые он с таким трудом выкраивал из плотного расписания, не значили ничего. Он сам ничего не значил.

— Это все?

Она обхватила себя руками, уловив в его голосе нотку подавленного гнева.

— Нет. Есть и еще кое-что. Например, то, как поспешно мы уехали из аэропорта, не будучи представлены никому, кроме Брэма. А когда мы приехали во дворец, Брэм так торопился провести нас внутрь, словно боялся, что нас могут увидеть. Мы всегда пользуемся боковым входом, и наши комнаты находятся в задней части дворца… Ты не хочешь, чтобы о нас кто-то знал?

Ашраф собирался ответить, но она продолжала:

— Ты говорил о браке, желая избежать пересудов. Ты беспокоился о том, что могут подумать люди. И… — она судорожно втянула в себя воздух, — вероятно, я оказалась недостаточно хороша, чтобы присутствовать на большом празднике на следующей неделе.

Он смотрел на поднятое к нему лицо, раздираемый между желанием и гневом, что Тори хоть на секунду могла поверить в такое.

— Во-первых, Брэм торопился проводить вас внутрь, вероятно, потому, что в тот день было очень жарко и он не знал, как ты переносишь жару. Во-вторых, человек, который встретил нас у самолета, появился там с единственной целью — разузнать о тебе, чтобы доставить мне неприятности. Он министр внутренних дел, один из бывших соратников моего отца, и одержим идеей сместить меня. Считай это суеверием, но я не хотел, чтобы он был первым, кому тебя представят в Зе-Альде.