The Cold War: A New History - Джон Льюис Гэддис

когда Эйзенхауэр сделал это заявление, физика термоядерных взрывов разрушила его логику. Критическим событием стало BRAVO - американское испытание, проведенное в Тихом океане 1 марта 1954 года и вышедшее из-под контроля. Мощность взрыва составила 15 мегатонн, что в три раза больше ожидаемых пяти, или в 750 раз больше мощности атомной бомбы в Хиросиме. В результате взрыва радиоактивные осадки разлетелись на сотни километров в сторону ветра, заразив японское рыболовное судно и убив одного из членов его экипажа. Менее опасные обломки вызвали срабатывание детекторов радиации по всему миру. Вопрос, поставленный перед ядерным оружием, был суров: если один термоядерный взрыв может привести к глобальным экологическим последствиям, то каковы будут последствия применения десятков, сотен или даже тысяч единиц ядерного оружия?

Первый ответ, как ни странно, пришел от Георгия Маленкова, замасленного аппаратчика с одиозным послужным списком, который, скорее по счастливой случайности, чем по умению, оказался в триумвирате, сменившем Сталина. Через 12 дней после испытания BRAVO Маленков удивил своих коллег, а также западных наблюдателей за Советским Союзом, публично предупредив, что новая мировая война, ведущаяся с применением "современного оружия", будет означать "конец мировой цивилизации". Советские ученые быстро подтвердили в сверхсекретном докладе кремлевскому руководству, что взрыв всего сотни водородных бомб может "создать на всем земном шаре условия, невозможные для жизни".

Тем временем аналогичный вывод формировался в сознании гораздо более выдающегося государственного деятеля, ранее не отличавшегося пацифистскими наклонностями. Уинстон Черчилль, вновь ставший премьер-министром Великобритании, всего несколькими годами ранее призывал американцев спровоцировать военную конфронтацию с Советским Союзом, пока сохраняется их атомная монополия. Но теперь, после BRAVO, он полностью изменил свою позицию, указав своему военному союзнику Эйзенхауэру на то, что всего несколько таких взрывов на британской территории приведут к тому, что его страна станет непригодной для жизни. Однако это не обязательно было плохой новостью. "Новый террор, - заявил старый вояка в Палате общин, - вносит определенный элемент равенства в уничтожение. Как ни странно, именно на универсальность потенциального уничтожения, как мне кажется, мы можем смотреть с надеждой и даже уверенностью".

Действительно, странно, что столь непохожие друг на друга лидеры, как Маленков и Черчилль, практически в одно и то же время говорили об одном и том же. Однако для них последствия "равенства в уничтожении" были очевидны: поскольку война с применением ядерного оружия может уничтожить то, что оно призвано защищать, такая война не должна вестись никогда. В очередной раз общее ощущение ядерной опасности преодолело различия в культуре, национальности, идеологии, морали, а в данном случае еще и в характере. Но ни один из этих лидеров не был в состоянии определять стратегию "холодной войны": Кремлевские коллеги Маленкова быстро понизили его в должности за пораженчество, а Черчилля возраст и нетерпеливые подчиненные заставили уйти с поста премьер-министра в начале 1955 года. Эйзенхауэру и сместившему Маленкова Никите Хрущеву предстояло найти баланс между страхами и надеждами, которые теперь связывались с термоядерной революцией.

 

VII.

Айзенхауэр сделал это изысканно, но страшно: он был одновременно самым тонким и жестоким стратегом ядерной эпохи. Физические последствия термоядерных взрывов ужасали его не меньше, чем Маленкова и Черчилля: "Атомная война уничтожит цивилизацию", - утверждал он через несколько месяцев после испытания BRAVO. "Погибнут миллионы людей... . . Если Кремль и Вашингтон когда-нибудь сцепятся в войне, результаты будут слишком ужасны, чтобы их представить".Когда в начале 1956 г. ему сказали, что советское нападение на Соединенные Штаты может уничтожить все правительство и погубить 65% американского населения, он признал, что "придется буквально выкапывать себя из пепла и начинать все сначала". Вскоре после этого он напомнил своему другу, что "война подразумевает соревнование". Но что это будет за соревнование, если "перспектива близка к уничтожению противника и самоубийству для себя"? К 1959 г. он мрачно утверждал, что в случае войны "с таким же успехом можно пойти и перестрелять всех, кого видишь, а потом застрелиться самому".

Эти комментарии, казалось бы, полностью противоречат ранее высказанному Эйзенхауэром утверждению о том, что Соединенные Штаты должны вести войны с помощью ядерного оружия "точно так же, как вы используете пулю или что-либо другое". Теперь же, по всей видимости, он утверждал, что тот, кто достаточно глуп, чтобы выпустить ядерную "пулю" в противника, направит ее и на себя. Позиция Эйзенхауэра совпадала с позицией Маленкова и Черчилля, за исключением одного момента: он также настаивал на том, что Соединенные Штаты должны готовиться только к тотальной ядерной войне.

Такая точка зрения встревожила даже ближайших советников Эйзенхауэра. Они соглашались с тем, что война с применением ядерного оружия была бы катастрофической, но их беспокоило, что США и их союзники никогда не сравнятся с Советским Союзом, Китаем и их союзниками по военной мощи. Полностью исключить применение ядерного оружия означало бы пригласить к неядерной войне, которую Запад не сможет выиграть. Решение, по мнению большинства из них, заключается в том, чтобы найти способы ведения ограниченной ядерной войны: разработать стратегии, которые позволят использовать американское технологическое превосходство против преимущества коммунистического мира в живой силе, чтобы уверенность в надежном военном ответе существовала на любом уровне, на котором противники решат воевать, без риска совершить самоубийство.

К началу второго срока Эйзенхауэра в 1957 г. этот консенсус распространялся от государственного секретаря Даллеса через большинство членов Объединенного комитета начальников штабов и на формирующееся сообщество специалистов по стратегическим исследованиям, где молодой Генри Киссинджер в своей влиятельной книге "Ядерное оружие и внешняя политика" обосновал необходимость того, что впоследствии будет названо "гибким реагированием". Важнейшей предпосылкой всех этих рассуждений было то, что, несмотря на свою разрушительность, ядерное оружие может быть рациональным инструментом как дипломатии, так и ведения войны. Оно может быть приведено в соответствие с клаузевицким принципом, согласно которому применение силы - или даже угрозы такого применения - должно отражать политические цели, а не уничтожать их.

Тем более удивительно, что Эйзенхауэр так категорично отверг концепцию ограниченной ядерной войны. Предполагать даже "милую, приятную войну типа Второй мировой", - огрызнулся он в один из моментов, - было бы абсурдно. Если война начнется в любой форме, Соединенные Штаты будут сражаться с ней всеми имеющимися в их арсенале средствами, потому что Советский Союз, несомненно, сделает то же самое. Президент придерживался этого аргумента, даже признавая моральные издержки нанесения первого удара ядерным оружием, экологический ущерб от его применения, а также тот факт, что США и их союзники не могут рассчитывать на то, что им удастся избежать разрушительного возмездия. Эйзенхауэр как будто отрицал, что наступил своего рода