Время и снова время - Бен Элтон

– Я не курю.

– Спорим, в 1914-м закуришь?

– Если вдруг там окажусь, за вас одну сигаретку, так и быть, выкурю.

Всю рождественскую неделю, в новогодний праздник и почти весь январь Стэнтон занимался немецким. С утра семь раз в неделю. Вторую половину дня он отдавал физподготовке, а вечером ужинал с Маккласки в доме декана или пабе. Иногда к ним присоединялись специалисты по различным сторонам жизни в начале двадцатого века, но чаще всего они трапезничали вдвоем. За едой Маккласки в основном рассуждала о нынешнем плачевном состоянии морали, культуры и окружающей среды.

В феврале уроки немецкого сократились до двух часов в день, и Стэнтон сосредоточился на изучении мировой ситуации весной и летом 1914 года. Ежедневно в дом декана приходили различные специалисты (среди них рыцари Хроноса), которые пичкали Стэнтона всевозможными сведениями о дипломатической, политической, военной и культурной жизни Европы накануне Великой войны. Кроме того, он штудировал бытовые детали: расписания поездов и пароходов, расположение отелей и курсы валют. А также устройство тогдашних автомобилей и даже основы пилотирования допотопных аэропланов, о чем он уже имел кое-какое представление. И конечно, приноравливался к снаряжению, которое предстояло взять с собой: компьютерные программы, оружие и боеприпасы, медицинский набор, удостоверения личности, официальные письма, банкноты разных стран.

Время летело быстро. Зима перешла в удивительно старомодную весну, но в редкие теплые дни студенческий городок выглядел прелестно. Юные студентки расцвели, точно цветы на древних камнях, и порхали в летних платьицах, раздуваемых ветром.

– Наслаждайся зрелищем, – сказала Маккласки, когда однажды утром они со Стэнтоном шли по двору. – Там, куда ты отправишься, не будет коротких юбок. Они появятся лишь в 1926-м. А может, и нет. Ведь именно Великая война раскрепостила женщин, но теперь она не случится.

Через город они зашагали на Уэст-роуд, где располагался исторический факультет.

– Я захватила сэндвичи, – Маккласки похлопала по огромной сумке, – так что у нас с тобой будет рабочий обед.

– Я без конца гадаю, что вы носите в своих сумках. Впечатление, что там поместится кухонная мойка.

Маккласки была из тех женщин, кто никогда не выйдет из дома без объемистой сумки. В ее богатой и разнообразной коллекции встречались поистине антикварные экземпляры.

– Содержимое дамской сумочки есть извечная тайна женского пола. Чтобы ее открыть, сперва придется тебя кастрировать.

– Тогда не надо. Кстати, куда мы идем?

– В оперативный штаб.

– Куда?

– Вообще-то это просто аудитория на истфаке, но один наш препод, отставник спецслужб, который читает курс о разведках, пожелал назвать ее оперативным штабом, и кто мы такие, чтобы спорить? Сегодня мы расследуем убийство. Трагедию в Сараево. Душегубство, испоганившее двадцатый век.

Название «оперативный штаб» вполне подходило новому облику аудитории, превращенной в классический полицейский участок. На стенах висели карты Сараево и Белграда, а также схема гористой местности между этими городами, на которой важные точки и маршруты были обозначены стрелками. Бесчисленные снимки зданий, улиц и оружия, соединенные друг с другом разноцветными полосками. И конечно, фото главных действующих лиц трагедии: из центра подборки сурово смотрели эрцгерцог и герцогиня, всех ближе к ним, как в миг их смерти, убийца Гаврило Принцип. Портрет последнего окружали фотографии болезненных юношей – его напарников в тот судьбоносный день. Снимки военных: на одном краю стены сербские офицеры, на другом – австрийские. Одни подготовили покушение, другие столь бездарно не сумели его предотвратить.

– Все это есть в вашем компьютере, – сказал старик, обладатель гранитного выговора жителя Глазго и огромного крючковатого носа, смахивавшего на ястребиный клюв, способный растерзать падаль. – Но йа-а старой школы, люблю, чтоб все было на виду.

– Коммандер Дэвис, – представила его Маккласки. – В недавнем прошлом сотрудник шотландских спецслужб. Ныне в отставке. Наш главный стратег.

– Счастливой Пасхи. – Стэнтон пожал стратегу руку.

– Откуда ему взяться, счастью? – пробурчал Дэвис. – Страна в дерьме, планета в дерьме, йа-а в дерьме. Давайте сразу к делу, а?

– Всенепременно.

– Полковник Драгутин Дмитриевич.[11]– Дэвис направил лазерную указку на центральный снимок в сербской части экспозиции. – Жестокая скотина, какой свет не видел. Тогда и сейчас известен под прозвищем Апис. Это он организовал убийство, развязавшее Великую войну. Что-нибудь о нем знаете?

– Он был главой сербской разведки, – сказал Стэнтон.

– Верно, и притом, как заведено у шпионов, ее главным врагом. Пламенный сербский националист, редкая птица. В собственном ведомстве создал тайную террористическую организацию «Объединение или смерть», больше известную как «Черная рука».

Дэвис произнес названия с этаким наслаждением, точно древний лэрд, проклинающий соперников.

– «Черная рука»! Какая прелесть! – Маккласки хлопнула себя по ляжке. – Если уж набираешь банду убийц, так и название должно быть кровожадным, верно? Думаю, сейчас ее назвали бы «Оперативный комитет по нейтрализации».

Стэнтон разглядывал фотографию с пометкой «Апис». Черная форма, белые перчатки. Сабля. Грудь в орденах, золотые эполеты, феска с плюмажем. Кайзеровские усы, плотно сжатые губы. Холодный надменный взгляд убийцы. Хью повидал людей такого типа. Как ни печально, даже среди однополчан.

– Вы хотите, чтобы я его убил и тем самым предотвратил покушение? – спросил Стэнтон. – То есть в игре «Что, если бы» ваша цель – он?

– Все карты были у него на руках. И он, конечно, заслужил пулю. Кошмарный, кошмарррный человек. Меррррзавец. – Дэвис как будто смаковал каждое слово, с извращенным наслаждением прокатывая «р». – В темном переулке с таким лучше не встречаться. Ни тогда, ни сейчас. Свихнувшийся фанатичный ублюдок. Наш приятель Дмитриевич обладал жесткостью истинного дикаря. Вы в курсе, как он получил должность начальника сербской разведки?

– Вообще-то нет, – ответил Стэнтон.

– Он организовал и пер-р-рсонально возглавил зверское убийство своего короля! Никому такое в голову не придет. Наш друг Апис решил, что монарх, которому он служит, слишком мягок к австрийцам, и потому надумал его убить и возвести на трон короля по своему вкусу. Йа-а говорю «убить», но более точное слово – «растерзать». В 1903 году он и шайка его дружков – все, заметьте, офицеры, присягавшие на верность, – с боем ворвались в королевский дворец. Вынудили охрану указать место, где скрывалась венценосная чета, после чего выпустили тридцать пуль в короля Александра и восемнадцать – в королеву Драгу. Затем догола раздели изрешеченные трупы, изрубили саблями и выбросили в окно.