Лазурный питон - Дженни Ниммо

– Н-н-ничего, М-м-манфред.

– И ты ничего не хочешь мне рассказать?

Билли, возможно, и не отказался бы поговорить о Белле и мистере Краплаке, но тогда бы пришлось непременно упомянуть Босха. А мальчику страстно хотелось оставить крысу себе.

– Ничего, – помотал белой головой Билли.

– Совсем-совсем? И никаких новостей про Чарли Бона ты мне тоже не припас?

Черные глаза Манфреда зловеще сверкнули. Все в академии знали, что этот нехороший блеск означает опасность гипнотических чар. Но Билли гипноз не брал. Маленький альбинос обнаружил эту странность, еще когда только поступил в академию, – он попался Манфреду под горячую руку, и тот попытался попробовать на малыше свои способности, но тщетно. Отчего так получилось (то есть не получилось), Билли не знал, но подозревал, что гипнозоустойчивости обязан своим необычным красным глазам.

– Никаких новостей, – повторил он. Манфред разочарованно скривил длинное кислое лицо, потом оживился:

– А что это у тебя под свитером такое бугрится?

– Перчатки, – нашелся Билли. – Руки мерзнут.

– Бр-р-р! – противным голосом передразнил его Манфред.

– У меня вообще-то сегодня день рождения, – отважился Билли.

– Ничем не могу помочь, – бросил Манфред. – Подарков ты от меня не дождешься. Впрочем, если подумаешь как следует и вспомнишь какие-нибудь новости, то, возможно, у меня и найдется для тебя шоколадка.

Шоколад Билли любил до беспамятства. И сегодня в самом деле был день его рождения. Нужно было просто рассказать Манфреду обо всем увиденном и… отдать крысу. Но что учинит Манфред с беднягой Босхом? Страшно подумать. Билли вздрогнул, потом сделал жалобное лицо и сказал:

– Честное слово, день был – жуткая скучища.

– Ты просто безнадежен, – ядовито ответил Манфред. – Сам-то понимаешь, какая ты бестолочь?

– Извини, Манфред. – И Билли поспешил прочь.

– Ах, простите-извините, но на ваш праздник мы не придем! – глумливо крикнул староста ему вслед.

– Еще издевается… – пробормотал Билли, унося ноги.

Коридор с портретами… три столовые – для музыкантов, для актеров и для художников… ступеньки вниз, коридор, еще коридор – под землю, в главную столовую.

Очутившись в подземном зале, Билли обнаружил, что кто-то все-таки не забыл о его дне рождения. На столе музыкального отделения красовался пирог с восемью горящими свечками, и на нем глазурью было выписано имя Билли.

От неожиданности мальчик ахнул и плюхнулся на скамью, зачарованно глядя на пирог. Осмелевший Босх высунулся из-под свитера и тоже ахнул:

– Ничего себе! Пирог! Свечки! – (Для любой уважающей себя крысы свечки ничуть не хуже пирога.)

Из темноты выплыла кухарка и дрожащим от наплыва чувств голосом запела:

– С днем рожденья тебя!

– Ой, спасибо огромное! – Билли благоговейно задул свечки, загадал желание и отрезал себе большой ломоть пирога.

– Угощайся, угощайся. О, да ты и гостя привел! – Кухарка заметила Босха. – Где ты его взял?

Билли поднял глаза на ее участливое раскрасневшееся лицо и, неожиданно для себя, выложил все: и про Душкин пострадавший хвост, и про окаменевшего мистера Краплака с его погасшими искрами, и про ужасную Беллу, которая оказалась не менее ужасной Иоландой.

Кухарка задумчиво вытерла лицо краешком белоснежного фартука и присела рядом с Билли. Вид у нее был встревоженный, но, казалось, рассказ не слишком ее удивил.

– Значит, это все-таки она, – пробормотала кухарка. – То-то мне казалось, что с этой девчушкой что-то не так. Но как Сэм Сверк решился проникнуть в академию?

– Хотел найти младшего брата, – объяснил Билли.

– Рики? Так Рики все еще здесь? – Вот теперь кухарка удивилась.

– Да, то есть старуха сказала, что он тут. И еще сказала – никому его нипочем не найти.

– Силы небесные! Куда же заперли этого бедолагу? А я-то все беспокоилась, что сталось с Рики. Знать бы, где он… и сыт ли…

– Думаете, его голодом морят? – испугался Билли.

– Надеюсь, нет. – Кухарка обеспокоенно качала головой. – Ах, ну что же это такое творится! И что же нам делать?

Поднявшись, она разгладила фартук и потрепала Билли по голове:

– Угощайся, и гостя угости, только мой тебе совет: оставь пирога на потом. Я уберу его в холодильник, тебе еще и на следующие выходные хватит.

Она уже собиралась удалиться, но Билли окликнул ее:

– Подождите, пожалуйста! Кухарка обернулась.

– Я знаю, все считают меня шпионом и ябедой, – проговорил Билли, – но Манфреду и мистеру Иезекиилю я про то, что видел, ни словечка не скажу. Честно.

Кухарка вздохнула:

– Боюсь, они и так уже знают. А насчет ябед… лично я тебя не виню, Билли. В один прекрасный день у тебя обязательно будут новые мама и папа. И если этим не займутся Блуры, то я возьму дело в свои руки. Извини, я побегу, надо найти Душку и посмотреть, что там у него с хвостом. – Она устремилась прочь.

В узком коридоре, увешанном портретами, по ногам кухарки пробежал сквозняк. Значит, главные двери стоят нараспашку!

Кухарка прибавила шагу и выбежала в холл очень вовремя: садовник и привратник Уидон как раз выпустил из академии какую-то высокую фигуру и захлопнул двери.

– Могу я узнать, кто это был? – быстро спросила кухарка.

– Вам-то какое дело? – грубо бросил Уидон. Кухарка расправила плечи и ледяным тоном сказала:

– Я задала вам вежливый вопрос и имею право рассчитывать на вежливый ответ. Как минимум.

– Какие мы важные! – насмешливо процедил он.

– Вы ответите на мой вопрос или нет? – так же холодно спросила кухарка.

– И не подумаю. – Уидон с грохотом задвинул засов и был таков.

Кухарка мгновенно поняла, что в ловушку, расставленную Блурами и их прихвостнями, угодила еще одна жертва. Выслушав рассказ Билли, она почти наверняка знала, кому не повезло на этот раз.

И не ошиблась.

Мистер Краплак, с чемоданчиком в руке, пересек внутренний двор, затем прошел под аркой, соединявшей две башни академии, и по широкой лестнице спустился на пустынную мощеную площадь. Его взгляд приковали блестящие струи воды, которые изливались из клювов лебедей, украшавших фонтан. В последних лучах заходящего солнца брызги так и сверкали золотом, и это что-то напоминало…

Учитель живописи нахмурился, пытаясь вспомнить, зачем и почему он тут оказался и, кстати, кто он такой.

Но мысли ворочались туго. От раздумий его отвлек автомобильный рожок. Черная машина, отрывисто сигналя, ехала к нему через площадь, а седая дама за рулем махала рукой.