Пилигрим - Тимоти Финдли

— Мне не понравилось, что он не поверил моим словам.

— Здесь, полагаю, вы ошибаетесь., леди Куотермэн… Доктор Фуртвенглер верит вам.

— Может быть, зато я ему не верю. Я сомневаюсь в правильности его суждений. Мне дали о нем самые лестные рекомендации, и все-таки я ему не доверяю. Он слишком много улыбается. Он улыбается не тогда, когда надо. Он улыбается без всякого удовольствия. В его улыбке нет ни чувства, ни истинного уважения. Ненавижу, когда передо мной заискивают. Меня это нервирует. и я теряю к человеку доверие. А не верить своему врачу — или же врачу, который лечит твоего лучшего друга — это невыносимо.

Сибил положила вилку с ножом и откинулась на спинку кресла.

— Я устала. Устала и совсем запуталась, Психиатрия для меня сплошная загадка, доктор Юнг, Но если она может дать ответ, как помочь мистеру Пилигриму обрести волю к жизни, я буду терпеть до тех пор, пока его не приведут в чувство.

Она умолкла. Юнг не решался прервать тишину. Сибил заговорила вновь:

— Я понимаю, что отказываться от услуг доктора Фуртвенглера было бы неприлично. Возможно, я слишком эмоционально реагирую на его манеру поведения. Но эти вечные улыбки начинают казаться просто зловещими. Вы понимаете?

Юнгу пришлось подавить собственную улыбку. Он на своей шкуре испытал цену приторной любезности Йозефа Фуртвенглера.

— Короче, я должна спросить… То есть я решила спросить, доктор Юнг: вы не согласитесь стать лечащим врачом мистера Пилигрима? Мне понравилось то, что вы говорили, хотя вам не удалось меня полностью убедить. И тем не менее у вас творческий подход к мистеру Пилигриму, а по-моему, именно в этом он нуждается больше всего. Ему нужен человек, который не станет вешать на него ярлыки и загонять в угол.

Юнг уставился в свою тарелку. Телятину он не доел, но больше ему не хотелось. Положив вилку с ножом, он промокнул губы салфеткой и расстелил ее на коленях.

— Я бы с радостью принял ваше предложение, леди Куотермэн… однако боюсь, что мне придется отказаться.

— Отказаться? Вы не можете отказаться! Я вам запрещаю!

— Тем не менее, леди Куотермэн, я должен сказать вам «нет». Хотя мне очень жаль, поверьте.

Затем он объяснил — стараясь не слишком упирать на ошибки Фуртвенглера, — что тот решил работать над случаем Пилигрима один и «совершенно не согласен с моими методами».

Больше на эту тему Юнг не говорил. Он рассказал леди Куотермэн, не называя имен, о графине Блавинской, о человеке-собаке и других, непрестанно повторяя притом, что ошибиться может каждый, и все мы люди, и подобрать к больному ключ удается отнюдь не всегда… Затем он добавил, что случай мистера Пилигрима очень заинтересовал его, и продолжал распространяться до тех пор, пока Сибил не почувствовала себя вконец очарованной и абсолютно убежденной в том, что только доктор Юнг способен помочь ее другу. Если он не поговорит с доктором Блейлером, она сделает это сама, заявила Сибил. А кроме того, она сурово отчитает доктора Фуртвенглера.

— В таком случае, — сказал Юнг, — благодарю вас… Я приложу все усилия.

— Хорошо, что мы с вами встретились, — промолвила Сибил и подняла бокал. — И чтобы закрепить этот союз, давайте выпьем за нашего отсутствующего друга.

— За нашего друга!

Оркестр, словно по команде, заиграл «Сказки Венского леса».

— Какой чудесный день! — воскликнула Сибил. — Ваше согласие! Это вино! Вальс! И, наконец, профитроли!

Глядя, как она машет рукой метрдотелю, Юнг подумал: «Итак, дитя с триумфом возвращается после успешных переговоров с врачом, и ей устроят славный пир в честь победы. Десерт с шоколадом».

Сам он молча выпил за здоровье швейцара отеля «Бор-оЛак», который вчера утром получил от Юнга из рук в руки небольшой том в коричневом конверте с просьбой доставить его маркизе Куотермэн «с наилучшими пожеланиями от незнакомца». Анонимность стоила ему три франка.

14

Дора Хенкель вела Татьяну Блавинскую по коридору к лифту. Они направлялись к подвальным помещениям здания, где графиня через день проходила курс гидротерапии, дабы успокоить нервы и снять напряжение.

Дора Хенкель обожала Татьяну Блавинскую. Она влюбилась в нее с первого взгляда, как только та появилась в клинике, и хотела всегда быть с ней рядом.

— Если вы намерены приехать на Луну, вам нужна виза и дипломатический паспорт, — сказала ей как-то графиня.

Дора была вынуждена признаться, что у нее нет ни того, ни другого.

— В таком случае, нам не о чем говорить, — заявила графиня. — Без дипломатического паспорта на Луну никого не пускают, за исключением разве тех, у кого там родились отец или мать.

И мать, и отец Доры, да и сама она тоже были родом из деревни Киршенблюмен, что на берегу Цюрихского озера. В ясные лунные ночи озеро виднелось из клиники, поблескивая вдали, как замерзший хрусталь.

Луна всю жизнь пленяла Дору. Она с детства поклонялась ей, ощущая в женственном сиянии спутника предвестие грядущей любви. То, что ее страсть к Луне была несбыточной мечтой, Дора поняла только в шесть лет. До того она считала, что все возможно — надо только верить. Время, естественно, доказало, что вера часто терпит крушение при встрече с реальностью. Увы, чувства Доры постоянно подвергались ограничениям.

Например, когда ей исполнилось восемь, мама объяснила, что у человека не может быть романа с котом. В четырнадцать с лошадью, в восемнадцать — с королевой Александрой. Эти воображаемые романы были для нее проклятием и вечным мучением — коты, кони, королевы, греческие богини, Лорелея, Луна…

А сейчас графиня Татьяна Блавинская, настоящая уроженка Луны. Дора знала, что это неправда, но с удовольствием притворялась, будто верит.

Сегодня утром графиня была одета в разлетающийся лунно-голубой халат и лунно-голубые тапочки. В волосах — лунно-голубая лента, под халатом — кремовое белье, специально для нес изготовленное в Париже. На каждой вещице вышита монограмма Т.С.Б.

Когда лифт спустился, Татьяна Сергеевна подобрала полы халата, собираясь выйти так, словно эта маленькая клетка была миниатюрной сценой, а лифтер — помощником режиссера. Она до сих пор не промолвила ни слова. Дай-то Бог, подумала Дора, чтобы гидротерапия помогла графине разогнуть сведенные судорогой пальцы и сомкнуть хоть на минуту глаза.

В коридоре сияли хрустальные люстры, и, шагнув на ковер, постеленный на мраморном полу, графиня подняла руки, будто защищаясь от нападения. Люстры могли быть звездами, а звезды были ее врагами.

Зная об этом, Дора быстренько повела подопечную к блестящей стеклянной двери, украшенной металлическими арабесками.

— Пойдемте скорее, — сказала она.

За дверью начиналось царство воды, ее запахов и звуков.

По краям неярко освещенного коридора располагались небольшие раздевалки с зеркалами, вешалками, расческами, гребнями и лентами, предназначенными на тот случай, если во время процедуры у дамы растреплется прическа. Кроме того, в каждой раздевалке стоял шезлонг для пациентки и стул с прямой спинкой для сопровождающего санитара или медсестры.