Хрупкие вещи - Нил Гейман

Дворецкий смотрел, не моргая, на своего молодого хозяина.

– Насколько я знаю, сэр, юмор высоко ценится в определенных кругах.

Молодой человек обхватил голову руками и задумчиво почесал лоб. Он вздохнул и сказал:

– Дело не в этом, Тумбс. Я пытаюсь создать фрагмент подлинной жизни, точное подобие мира – такого, какой он есть, – передать истинное положение вещей. А вместо этого я постоянно ловлю себя на том, что у меня получается ученическая пародия на своих же собратьев-писателей. Я вижу все их недостатки, я насмехаюсь над ними. Я пытаюсь шутить. – Он размазал чернила по всему лицу. – Но это не самые удачные шутки.

Из запретной комнаты наверху донесся зловещий надрывный вой, прокатившийся эхом по дому. Молодой человек вздохнул.

– Пора кормить тетю Агату. Тумбс.

– Слушаюсь, сэр.

Молодой человек взял перо и почесал ухо его заостренным кончиком.

У него за спиной, в тусклом приглушенном свете, висел портрет его прапрапрадеда. Нарисованные глаза были давным-давно вырезаны из холста, и теперь с лица на портрете смотрели живые глаза – смотрели прямо на писателя. Глаза мерцали рыжевато-коричневым золотом. Если бы молодой человек обернулся и посмотрел на портрет, он мог бы подумать, что это глаза большой кошки или уродливой хищной птицы, если такое возможно. У людей таких глаз не бывает. Но молодой человек не обернулся. Вместо этого он рассеянно потянулся за новым чистым листом бумаги, окунул перо в стеклянную чернильницу и начал писать:

IV

– Да, – произнес старик, ставя черную свечу на хранящий молчание клавесин. – Он – наш хозяин, и все мы – его рабы, хотя притворяемся для себя, будто это не так. Но в надлежащее время он требует то, чего страстно желает, и наш долг – обеспечить ему... – Он пожал плечами и с шумом втянул носом воздух. А потом сказал только: – Все, что нужно.

Гроза приближалась. В пустых оконных переплетах, где не было стекол, тяжелые шторы дрожали и бились, как крылья летучих мышей. Амелия прижала к груди носовой платок с вышитой монограммой отца.

– А ворота? – спросила она еле слышным шепотом.

– Они были заперты еще при вашем далеком предке, и он отдал четкие распоряжения, еще до того, как исчезнуть, чтобы так оставалось всегда. Но до сих пор существуют тоннели – то есть ходят такие слухи, – соединяющие старый склеп с новым кладбищем.

– А первая жена сэра Фредерика?..

Старик печально покачал головой.

– Безнадежно душевнобольная и при этом весьма посредственная музыкантша, терзающая клавесин. Он распустил слух, что она умерла, и кто-то, быть может, ему и поверил.

Амелия повторила про себя его последнюю фразу. А потом посмотрела на старика, и теперь в ее взгляде читалась решимость.

– А я? Теперь, когда я узнала, почему я пришла в этот дом, что вы мне посоветуете? Что мне делать?

Старик оглядел пустой зал и настойчиво проговорил:

– Бегите отсюда, мисс Эрншоу. Бегите, пока еще можно. Ради спасения вашей жизни, ради спасения вашей бессмертной ааа...

– Ради чего? – не поняла Амелия, но как только слова сорвались с ее алых губ, старик упал замертво. У него из затылка торчала серебряная арбалетная стрела.

– Он мертв, – в потрясении выдохнула она.

– Да, девочка, мертв, – подтвердил жесткий голос из дальнего конца зала. – Но он был мертвым уже давно. Очень-очень давно.

Амелия смотрела в немом изумлении, как тело, лежащее на полу, принялось разлагаться. Плоть сгнивала буквально на глазах и растекалась густыми струями, кости крошились и осыпались пылью, и уже очень скоро там, где лежал человек, осталась лишь лужа зловонной жижи.

Амелия присела на корточки и окунула палец в разжиженные останки. Потом облизала его и сморщилась.

– Да, сэр. Похоже, вы правы. Кем бы вы ни были, – сказала она. – Я бы сказала, что он был мертвым как минимум сотню лет.

V

– Я очень стараюсь, – сказал молодой человек, обращаясь к горничной, – написать книгу, которая отразит жизнь, как зеркало. Такой, какая она есть в действительности. До мельчайшей детали. Но у меня получается грубая злая насмешка. Что мне делать? А, Этель? Что мне делать?

– Не знаю, сэр, – отозвалась горничная, которая была молода и красива и появилась в имении при загадочных обстоятельствах чуть меньше месяца назад. Она раздула мехи, и горящий в камине огонь вспыхнул оранжево-белым жаром. – Это все?

– Да. Нет. Да. Можешь идти, Этель.

Девушка подхватила пустую корзину для угля и направилась к двери.

Молодой человек не стал возвращаться за письменный стол; он еще долго стоял в задумчивости у камина, глядя на человеческий череп на каминной полке и на два скрещенных меча на стене. Огонь в камине трещал и плевался искрами.

Звук шагов у него за спиной. Молодой человек обернулся.

-Ты?!

Человек, стоявший напротив, был почти что его двойником – белая прядь в золотисто-каштановых волосах могла бы послужить неопровержимым свидетельством родства по крови, если свидетельства были нужны. Глаза незнакомца были темны и дики, губы – капризны, но странно тверды.

– Да... это я! Твой старший брат, которого ты считал мертвым уже столько лет. Но я не мертвый... или, возможно, уже не мертвый... я вернулся... да, я вернулся с дороги, по которой не стоит ходить... вернулся потребовать то, что по праву – мое.

Молодой человек удивленно приподнял бровь.

– Да, наверное. Вполне очевидно, что все здесь – твое. Если ты в состоянии доказать, что ты тот, кем назвался.

– Доказать? Мне не нужны доказательства. Я требую то, что принадлежит мне по праву рождения, по праву крови – и по праву смерти! – Сказав так, он снял со стены два меча и протянул один, рукоятью вперед, своему младшему брату. – Защищайся, брат мой... и пусть победит сильнейший.

Сталь сверкнула в свете от камина, клинки слились в поцелуе, ударились друг о друга и снова слились в поцелуе – в замысловатом танце ударов и отражений ударов. Временами казалось, что это всего лишь изысканный менуэт или тонкий размеренный ритуал, временами – что это свирепая схватка, первозданная дикость, жестокость, которая движется быстрее взгляда. Они кружили по комнате, потом поднялись в мезонин, не заметив ступеней, и снова спустились в каминный зал. Они раскачивались на портьерах и на тяжелых старинных люстрах. Они запрыгивали на столы.

Старший брат был искуснее и опытнее и, вероятно, владел мечом лучше, но зато младший был посвежее и дрался, как одержимый, тесня соперника к ревущему пламени в камине. Старший брат протянул левую руку за спину, схватил кочергу и попытался достать ею младшего. Тот пригнулся и одним элегантным движением проткнул старшего брата насквозь.