Искусство существования - Вячеслав Пьецух

Нынче совсем не то. То ли восставшая из пепла российская буржуазия оказалась на поверку чрезвычайно влиятельной, то ли все-таки сказывается отсутствие аристократии, то ли просто время такое, но та субкультура, которую повлек за собой Чичиков новейшего образца, – это, что называется, наше всё. В сущности, ничего не осталось из того, что веками нарабатывала русская культурная традиция, и до такой степени смешалась иерархия представлений, что где Пушкин, где Маркевич – новому поколению невдомек.

С этой печальной новеллой нужно смириться, потому что других вариантов нет. Как ничего нельзя поделать с цунами и таяньем вечных льдов, так ничего нельзя поделать с буржуазной субкультурой, которую неизбежно насаждают деятели наживы, до крайности простые по своей сути, и посему обеспечивающие гегемонию простоты. Так ведь и с деятелями наживы ничего не поделаешь, и даже операции на капитале и сословии собственников губительны для народного благосостояния и научно-технического прогресса, потому что при нынешнем объеме человечного в человеке капиталистический способ производства – это единственно рациональный способ производства, прискорбно-необходимый, неразлучный со здравым смыслом, как старение или смерть.

Словом, телевидение, адаптированное под незаконченное среднее образование, дурацкие песенки, потворствующие половому созреванию, литература для домработниц – это хотя и глупо, но исторически оправданно и нормально, как путешествие на Луну. А вот Пушкин с Моцартом – это как раз аномалия по нынешним временам и недаром новому поколению не нужны, поскольку ему не до зефиров и эфиров, когда дело идет о процентной ставке на капитал.

Это, конечно, грустно до боли, особенно как подумаешь, что новый век, ознаменовавший себя в России гегемонией простоты, только той благостыней и одарил просвещенного человека, что ему уже не так отвратительно помирать. Одно дело, когда приходит твой последний час, а Пушкин все пишет, и еще бог знает что напишет во славу нашей искрометной литературы, чего тебе уже не прочесть, а другое дело, когда приходит твой последний час, а кругом все только и пишут, что про половые извращения у собак.

И главное, ничего нового, освежающего впереди; вроде бы на дворе третье тысячелетие от рождения Христова, того и гляди что при помощи мобильного телефона можно будет мерить кровяное давление, чистить зубы, вводить в забытье грабителей, засыпать без снотворного и даже менять пол, а Чичиков все мошенничает, Ноздрев валяет дурака, Плюшкин сквалыжничает, Коробочка недоумевает, Манилов витает в эмпиреях, Собакевич гнет свою кулацкую линию, а капитан Копейкин по-прежнему достает одиннадцать министерств.

Вот уж действительно – «скучно на этом свете, господа».

2007

Рассказывают за подлинное, что будто бы в одном районном городке на северо-западе нашего обширного государства один градоначальник решил проложить метро. Фамилия его якобы была Селиверстов, но, конечно, не в этом дело, а дело в том, что губернатор области надумал открыть в городке целый игорный комплекс, и, понятно, цены на землю взлетели тут до таких высот, что вскладчину отдельное государство можно было купить в Центральной Америке, не то что проложить какое-то там метро. Селиверстов, разумеется, продал все, что только можно было продать, и пустоши, и угодья, и под шумок даже часть крестьянских наделов, сжег два дачных поселка под строительство, и в конце концов у градоначальника сложилась такая сумма, что и правнукам с лихвой хватило бы для безбедного существования на Багамах, кабы он не был слишком русский, то есть, в частности, непредсказуемый, взбалмошный, безалаберный человек. Другой бы в космос слетал за свой счет, замок себе построил посреди областного центра, а этот решил проложить метро.

Долго ли, коротко ли, московские метростроевцы вывели ему линию в три станции: одна была «Административная» и располагалась подле здания районной администрации, другая «Салтыковка» – на улице Салтыкова-Щедрина, в двух шагах от дома, где Селиверстов жил, и третья «Отдых» – на границе одноименного дачного кооператива, где у него имелся участок в шесть соток под щитовой домик, миниатюрную плантацию малины и огород.

Чести его нужно приписать, что Селиверстов изначально запланировал метро не как личное средство передвижения по городу и окрест, вроде его голубой персональной «Нивы», а как вид общественного транспорта, вроде одного-единственного автобуса, который когда курсировал, когда нет.

Начальствовать над станциями Селиверстов назначил всех трех городских парикмахерш: Раису Ивановну, Клавдию Ивановну и Любовь; он с ними в разное время водил амуры, поскольку питал странную слабость именно к парикмахершам, хотя женат был на даме, державшей косметический кабинет. Между тем должность начальника над всем городским метрополитеном он оставил за собой, вернее, должность считалась вакантной, но все в городе знали, что Селиверстов и тут глава. Отметим, что свой подземный кабинет он обставил с вызывающей роскошью: стены ему обшили панелями из железного дерева, столешницы были каррарского мрамора, стулья ослепляли позолотой и вызывала умиление лепнина на потолке.

А за резной дверцей, ведущей в пресловутую комнату отдыха, куда допускались только его парикмахерши, стояла кровать с панцирной сеткой, крашеная тумбочка с графином, и против окна висел дедовский плакат из серии «Не пей. С пьяных глаз ты можешь обнять классового врага».

Эта новелла приводится здесь к тому, что поступательное движение, иначе именуемое прогрессом, издревле совершается до такой степени заковыристо и вопреки всякой логике, что наше будущее очень трудно предугадать. И вот какая незадача: человечеству около двух миллионов лет отроду, а оно все норовит проникнуть умом в грядущее, точно там ему медом намазано, точно от успеха этого предприятия зависит продолжительность жизни, мир в семье и состояние кошелька. Любопытно было бы выяснить, почему; почему нам так остро интересно, не попадем ли мы нынешним вечером под машину, уйдет ли жена, в конце концов, к другому, что будет со страной лет так через триста-четыреста, сколько осталось жить…

Главное, непонятно, зачем это вообще нужно – провидеть будущее, если нет большей муки, как знать роковой диагноз, если предчувствие катастрофы не скрасило еще ни одного существования, если известно, что человек со временем не становится много лучше, если, наконец, история России нам показывает: жизнь у нас развивается в диапазоне от плохо до очень плохо, и это правило действует искони.

Действительно, как вперишься мысленным взором вспять, через мглу веков, так сразу видно, что бытование нашего соотечественника из трудящихся, из простых, совершенно укладывается в русскую пословицу «Наше такое житьё – вставши, да за вытьё», тем более универсальную, что у нас «Весь народ из одних ворот». Доподлинно не известно, как обстояло дело при матриархате, но уже первые Рюриковичи обирали труженика до нитки, нещадно взбадривали цены на энергоносители и откровенно манкировали интересами черного люда. Дальше – пуще: монголы, хотя и осуществили на Руси первую всенародную перепись и устроили ямскую гоньбу как прообраз правильного почтового сообщения, вместе с тем дотла разорили наши города и веси и повырезали многие тысячи человек; при Борисе Годунове русак был повержен в рабское состояние и освобожден одновременно с американскими неграми и строительством первого в мире метрополитена, однако же на тридцать лет позже, нежели англичане отменили рабство в своих колониях на континентах и островах; большевики пообещали возвращение Золотого века, а взамен дали народу прочную пайку и восстановили крепостное состояние на селе; наконец, либералы посулили свободу слова, а устроили грабеж среди бела дня.