Алтарь победы - Чингиз Абдуллаев

– Мне больше нравится, когда человек часто общается с другими людьми. В таком случае удается фиксировать круг его общения. Кстати, почему вы тоже никуда не ходите?

– А куда мне ходить? Спиртного я не пью – у меня начинает болеть голова даже от выпитого бокала вина. Очевидно, сказываются последствия ранения. Друзей у меня здесь нет, знакомых женщин – тоже. Нужно ездить в публичные дома, но мне всегда были противны проститутки. Какое-то непреодолимое чувство брезгливости. Может, вы что-нибудь посоветуете?

– Кино, театр, – заметил Фоксман, – книги, наконец.

– В кино я давно не был, – согласился Физули, – в театре тоже не был лет пять. Меня туда не тянет. Насчет книг вы правы. Но долго читать не могу, снова начинает болеть голова. За время, проведенное в горах, я привык к своему одиночеству. Да и в Кандагаре мы не очень много разговаривали. Мой напарник был молчальником, он не любил много говорить. Я больше общался с продавцами и покупателями шерсти, чем с ним. И потом, если откровенно, после того что произошло с моей семьей, все эти книги, театры, спектакли кажутся мне каким-то балаганом, совсем не нужным для нашей жизни. Моя супруга была заведующей библиотекой. Масса прочитанных книг, умных и хороших, не спасла ее от бомбы террористов. И моего сына тоже не спасла. Зачем тогда нужны все эти книги, если они не могут спасти даже одну человеческую жизнь? Вы не знаете?

– Нет, – ответил Фоксман. – Мне кажется, книги нужны для того, чтобы человек мог просто выстоять. Это не моя мысль. Так говорил Фолкнер в своей нобелевской речи.

– Вы много читали, – усмехнулся Физули. – У вас есть семья?

– Я разведен, – ответил Фоксман.

– А дети?

– Есть, конечно. Дочь живет в Дании, она вышла замуж за датского реставратора, который работает в музее. У них двое детей, двое моих внуков, которых я не видел уже почти три года. Они отдыхают в Европе и не очень любят летать через океан. Ее муж не любит такие перелеты. А сын работает на Аляске. Он метеоролог, ему уже под тридцать, но он пока не женат. Его мне иногда удается увидеть, когда он приезжает в Нью-Йорк или Вашингтон и ему бывают нужны деньги, – грустно закончил Фоксман.

– Везде одно и то же, – заметил Физули.

– Что?

– Ничего. Мир не отличается особым разнообразием. Везде одно и то же. Если не считать этого противостояния, которое наполняет наш мир хоть каким-то смыслом.

– Жизнь вообще лишена всякого смысла, считал Камю, – сказал образованный Фоксман, – но человек пытается найти его, и это придает смысл его жизни. Парадоксально, но красиво. Может, в противостоянии и есть смысл нашего существования? Ведь во имя победы мы готовы принести на ее алтарь любые жертвы. Как и наши противники. Цинизм – основное оружие обеих сторон. Ради победы мы готовы на все, на любые жертвы, на любые потери. Их не волнует смерть миллионов людей. Нас она тоже не очень волнует, лишь с одной небольшой разницей: если эти миллионы людей не наши граждане и соответственно не наши избиратели и налогоплательщики. До остального человечества нам нет никакого дела. Впрочем, так было всегда. Разве кого-нибудь в мире может серьезно волновать гибель многотысячного племени где-нибудь в Австралии или Южной Америке? Даже если это уникальное племя со своей особой цивилизацией. Может, в мире это волнует нескольких человек – этнографов, географов, демографов или отзывчивых людей. Всех остальных это мало волнует.

– Тогда что придает смысл вашей жизни? – поинтересовался Физули.

– Противостояние, – признался Фоксман, – мне интересно существовать в этой системе координат. И не хочется быть в числе проигравших. Кроме того, я всегда помню, что, если я проиграю, в числе побежденных окажутся мои внуки, проживающие в Дании, мой сын, который сейчас снова на Аляске, моя дочь, которая так и не может собраться ко мне, и даже мой не любящий перелеты зять. Согласитесь, что ради них мне стоит стараться.

– Да, – согласился Физули, – наверно, стоит. Только вы не учитываете один момент.

– Какой?

– Для тех, кто меня сюда послал, ваши дети и внуки представляют не больший интерес, чем племя, обреченное на вымирание где-нибудь в джунглях Амазонки. Об этом вы думали?

– Конечно, – ответил Фоксман, – я это всегда помню. И поэтому знаю, во имя чего я должен побеждать.

Он поставил свой велосипед, надел цепь, закрыл замок. Выпрямился, поднимая свою сумку. Он уже привык ездить на велосипеде. Почти все сотрудники добираются таким образом до места работы. Это и удобно, и очень легко, так как не нужно искать особого места для парковки автомобиля. Не говоря уже о том, что на велосипед не уходит то количество бензина, которое идет на самый малолитражный автомобиль.

Маджид еще раз оглянулся на свой велосипед и зашагал к дому. Нужно успеть принять душ и позвонить Сабрине. Он обещал приехать в Лондон на этот уик-энд и остаться у нее дома. При одной этой мысли у него поднималось настроение. Он улыбнулся.

До дома оставалось не больше пятидесяти метров, когда он увидел идущего ему навстречу незнакомого мужчину в сером плаще и в несколько старомодной шляпе. Этот тип шел прямо на него. Маджид нахмурился. Неужели опять кто-то из его прежних знакомых?

Они сближались. Теперь никаких сомнений не оставалось. Мужчина шел прямо к нему. Маджид остановился, поправил куртку. Незнакомец подошел ближе.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он, приподнимая шляпу, – извините, что беспокою вас прямо на улице, но я сегодня был в вашей лаборатории с двух до четырех, и мне сказали, что вы, возможно, не успеете вернуться.

– Я вернулся к пяти часам, – пояснил Маджид, – мне нужно было получить результаты наших экспериментов в другой лаборатории. Разве вам об этом не сказали?

– Конечно, сказали, – кивнул незнакомец. – Позвольте представиться: Джерард Дроуэр. А вы, насколько я понял, Маджид аль-Фаради, ученик профессора Тейлора?

– Да, – кивнул юноша.

– Очень приятно. – Дроуэр протянул ему руку. – Я знаком с вашим наставником уже больше двадцати лет. Но мне хотелось познакомиться с вами лично. Хотя Тейлор любезно согласился меня представить.

Он достал из кармана телефон, нажал одну кнопку повторного вызова. Очевидно, он недавно беседовал с руководителем лаборатории Маджида.

– Здравствуй, – сказал Дроуэр. – Рядом со мной твой лучший ученик, о котором мы говорили. Ты можешь рекомендовать меня своему подопечному?

Он протянул телефон Маджиду. Тот взял аппарат и услышал знакомый голос своего руководителя.

– Я хотел попросить тебя, чтобы ты переговорил с профессором Дроуэром – он один из лучших специалистов по современному международному праву. Мы знакомы с ним много лет. Он хотел с тобой встретиться и переговорить. Насколько я понял, вы уже встретились; значит, остается только переговорить.