Далекие королевства - Аллан Коул

Однажды вечером Янош пригласил меня поужинать в офицерской столовой вместе с его друзьями. Я был польщен. Личная охрана магистрата относилась к элите Ориссы, и такое приглашение считалось большой честью. Кроме того, мне надо было знать мнение Яноша кое о чем. Оставалось только подготовиться. Янош проводил меня на виллу отца, где я вымылся и переоделся в черные бархатные бриджи и просторную красную шелковую рубашку с широким шнурованным воротом, ботфорты и длинный плащ. Я сказал Инзу, что сопровождать меня нет необходимости — слуг там будет предостаточно.

Когда мы сумеречными улицами шли к казармам, я попытался разузнать у Яноша, почему он, с его страстью к острым ощущениям, служит здесь, в охране магистрата. Конечно, это была почетная служба, но проходила она большей частью в охране цитадели, храма Воскрешения и других больших общественных зданий Ориссы, где никаких, разумеется, приключений ожидать не приходилось. Янош согласился: здесь было скучно. Но выбора у него не было. Как только он появился в казармах, желая добровольно поступить на службу, и там услыхали имя его матери, он был обречен.

— Я рвался на границу, в разведывательный отряд, где действительно пахло кровью и можно было вдоволь помахать саблей. Они же сочли, что представитель семейства Кетер не может там служить. И вот я капитан охраны магистрата. Вроде бы культурное общество. Но как тяжко! Ты знаешь, что в офицерской столовой считается верхом неприличия обсуждать войны, политику, религию или женщин? Темы одни и те же: лошади, собаки, охота, опять, опять и опять. Если я услышу еще хоть одну историю о собачьей выставке, я буду вынужден поведать о том, как целый месяц жил, как собака, на южной границе Ликантии. Хотя на самом деле было неплохо — я питался беконом и мясом, — сказал он задумчиво. — Ну хорошо. Не было еще такого солдата, который не плакался бы на судьбу при первой возможности. Это его право, завоеванное саблей и отполированными пуговицами.

Обстановка в офицерской столовой охраны магистрата была роскошной: серебряные тарелки, хрустальные бокалы, каждый столик накрыт скатертью из тонкой материи. В центре, окруженные столами, располагались военные трофеи. С высоких потолочных балок свисали и стояли прислоненные к стенам военные знамена. Янош извинился и отошел. Вернулся в полной парадной форме — в коротких мягких кожаных сапожках, парчовых панталонах и мундире. Поверх него Янош надел куртку-безрукавку, сшитую так, словно это были доспехи. Вместо обычной его сабли, висящей на плече, он надел портупею. На ней висели стандартная короткая сабля и кинжал. Над ярко начищенным, открывающим лицо шлемом покачивался высокий плюмаж. Похоже были одеты и другие офицеры.

Среди толпы сновали слуги с подносами, уставленными бокалами с вином. Один из них остановился перед Яношем. Он поколебался, затем покачал головой:

— Нет, за ужином я обойдусь водой.

Я услыхал чей-то низкий, сочувствующий смех. Я был озадачен… Уж непьющим Яноша никак нельзя было назвать. И тут я припомнил кое-что из того, что рассказал мне отец, когда в глубоком отчаянии я однажды поклялся, что вообще буду обходиться без денег, поступив в армию. Он тогда весело рассмеялся и спросил, в какую часть я собираюсь вступить? Может быть, в охрану магистрата? Я сердито пробормотал, что может быть. Тут-то он и поведал мне, во что обходится пребывание в этом полку: жалованья младшего офицера едва хватает на оплату счетов этой самой офицерской столовой. Служба в охране магистрата была по карману лишь богатым. Для того чтобы выглядеть более-менее прилично, требовалось порядка десяти тысяч серебром в год. Ведь приходилось шить дюжину, если не больше, различных форм, содержать несколько боевых коней, личную прислугу и так далее. Я припомнил, что Янош чуть ли не по два раза на дню жаловался на нищету.

Я понимал его положение, хоть и принадлежал к избранной группе сыновей самых богатых людей Ориссы. Нам-то не приходилось задумываться о деньгах. Правда, я знал одного из офицеров этого полка, юношу на год моложе меня, чей отец сделал несколько невыгодных вложений капитала, после чего молодой человек не мог себе сшить новый плащ для парада, не мог отдать в починку единственную рапиру. Его это ужасно смущало, хотя я не помню, чтобы я или кто-то из его коллег намекал ему на это. Хоть и служака из него был отменный, все же однажды ему пришлось перевестись отсюда.

Итак, Янош не мог себе позволить вина. Хорошо. Я подозвал лакея, будучи уверенным, что не оскорблю здешние привычки. Через несколько минут он объявил, что сегодня вечером вином угощает Амальрик Антеро в честь пребывания среди таких достойных воинов. Наполнили бокалы, и я провозгласил тост. Я на мгновение поймал на себе косой взгляд Яноша.

После второго тоста мы сели за столы, и я увидел, что офицеры питаются гораздо лучше, чем я полагал. Я подумал о сержанте и копейщиках, проживающих в казармах, и вспомнил, что и их обеспечил однажды продуктами. В тот раз Янош сказал, что у них на ужин будет мясо, значит, как правило, едят они похуже. А это, по-моему, было неверно. Да и отец говорил мне: или питайся тем же, что и твои служащие, или ешь отдельно, дома. Никому не понравится хвастовство богача, если он не делится с остальными.

Закончив трапезу, высшие офицеры откланялись. Теперь вечер принадлежал средним офицерским чинам. Вино и бренди полились обильнее. В таком обществе по пьянке всякое могло случиться. Но я уныло думал лишь о том, что наутро мне головная боль обеспечена. Я старался держаться, чтобы не опозориться и первому не рухнуть лицом в тарелки. Остальные же, однако, ни в чем себя не стесняли. Голоса становились все громче, жесты резче, а смех все безудержней. И тут в промежутке тишины я вдруг услыхал отчетливо прозвучавшее заявление:

— Разумеется, инородцы не совсем уж бесполезны. Их женщины бывают эффектны. Да и солдаты они бравые, хотя, подозреваю, они побегут, как только грянет бой.

Воцарилась могильная тишина. Все посмотрели на Яноша. Тот побледнел, лицо превратилось в посмертную маску, ярко выделялась лишь навощенная, завитая борода. На заявившем это офицере были знаки отличия капитана. Кто-то попытался прервать тишину, но сказал три слова и замолк.

Янош подозвал к себе слугу. Взяв из его рук серебряный поднос, он вытащил свой кинжал. И положил оружие на поднос так, что за край выступал эфес. Затем Янош подозвал к себе какого-то младшего офицера:

— Передайте это капитану Геррону. И скажите ему, что у этого кинжала есть брат, который принадлежит капитану Яношу Кетеру Серый Плащ. Эти братья должны встретиться. Через час, на учебном плацу.

Я понимал, что такой вызов не ограничится дуэлью до первой крови, как это было в моей практике. Сегодня вечером кто-то из них станет трупом. Юный офицер, бледный, как и Янош, подошел к другому капитану, протянул ему поднос с кинжалом и повторил слова Яноша. Геррон не принял кинжал. Вместо этого он покраснел, потупился и пробормотал:

— Это была всего лишь шутка.

— Передайте достопочтенному капитану, что я не увидел в ней никакого юмора. Возможно, наша встреча вне этих стен и просветит меня. Или, может быть, капитану будет угодно извиниться? — сказал Янош, слегка отклоняясь от правил кодекса чести, поскольку, говоря так, он хоть и не впрямую, но все же оскорблял капитана.