Вот пуля пролетела - Василий Павлович Щепетнёв

пожалуйте-с! Статский советник, в отсутствии генерала, тоже получит лошадей скоро. А вот надворному советнику — как повезёт. Советник же титулярный обречён слышать «нужно ждать». Если он слышит правильно, «нужно ж дать!», и даёт обыкновенную полтину, то лошади находятся быстро, а уж ежели целый рубль — то и сразу.

Беда только, что если ехать из Петербурга в самую Москву, эти полтины и рубли сложатся в изрядную сумму, а деньгами титулярные советники не богаты. Вот и ждут, ждут, ждут, мечтая, как однажды станут генералами, и ужо тогда…

Я сидел, пил мелкими глотками кофий, приготовленный Мустафой дорожным способом, и рассматривал обстановку почтовой станции с интересным названием Выдропуск. То ли выдры из речки Тверцы бегали здесь взапуски, то ли, как рассказал смотритель, в достопамятные дни, проездом в Москву, Екатерина Великая остановилась в селении и приказала какого-то ямщика за пьянство выдрать, и пуще, пуще!

Славные были времена!

Думы мои были отвлечёнными: сам я передвигался не на почтовых, и потому очередь меня не касалась совершенно. Пусть фельдъегерь мчится, делая по двести верст за сутки, а зимой, по санному пути, и больше. Пусть генерал делает в день сто двадцать верст на зависть титулярным советникам. Пусть титулярные советники в счастливый день делают шестьдесят верст — я не завидую никому. Напротив, и фельдъегерь, и генерал, и титулярный советник завидуют мне: сидит, неспешно пьет кофий, а потом столь же неспешно отправится на следующую станцию, по пути останавливаясь то перекусить на лоне природы, то искупаться в летней речушке, то потолковать с актеришкой, бредущим из Керчи в Вологду. Хорошо праздному!

Мой след в виде кофейного аромата тянется от самого Санкт-Петербурга, и остается аромат не сколько в воздухе почтовых станций, сколько в умах станционных смотрителей и проезжающих подданных Великой Империи. Да, знатный кофий варил этому помещику слуга. Должно быть, секрет знает, он же турок! Слуга, а не помещик. Хотя и в помещике, в лице его было, знаете, что-то этакое.

Секрет хорошего кофия простой: не жалеть ни качества, ни количества! Но обыватель всё хочет найти тайный турецкий способ, чтобы и хорошо, и дёшево, а лучше даром.

Еще лучше, чтобы приплатили.

— Барин, лошадей я запряг, можно ехать, — заглянул на чистую половину Селифан. — Мустафа уже и вещи вынес, и не только вынес, а и уложил.

— Жди, скоро, — ответил я, и сделал очередной крохотный глоток. Кофий я пью чистым. Есть любители добавлять корицу, кориандр, кардамон, некоторые даже чеснок добавляют, а уж сахар, так почти все. Нет, не советую. Ломтик рахат-лукума — это можно, вприкуску.

Сделав последний глоток, я рассчитался с прислугой, вышел на крыльцо и огляделся, чувствуя себя капитаном на мостике. Море спокойно, небо ясное, ветер попутный, паруса подняты, команда прилежна, не плавание, а мечта. Если не думать о чудовищах, населяющих глубины.

Не буду думать.

— Поехали! — ободрил лошадей Селифан, и мы тронулись.

Лошади бежали споро, втянувшись в ритм, я посматривал по сторонам, а Мустафа с Селифаном на козлах изображали Нерушимый Союз Армии и Труда: воинственный турок и добродушный славянин.

Мило.

И колокольцы звенели ладно, три колокольца, купленные в валдайской лавке, как уверял Селифан, лучше и не найти. Пришлось изготовить бумагу, разрешение на проезд с колокольцами по тракту. На всякий случай. С подписями людей известных. Хотя строгости закона, как водится, сглаживаются их неисполнением: никто нас пока не останавливал и не спрашивал, по какому праву частное лицо повесило целых три колокольчика. Может, вид Мустафы отбивал подобные желания, может, просто мы нравились дорожным властям, такие красивые, в такой ладой коляске, с такими славными лошадками. Особенно статен Чемберлен.

Колокольцы весело звенят, высоко в небе летают стрижи, благодать.

Селифан обернулся.

— Дозволь спеть, барин, душа просит.

— Попробуй.

Селифан запел. И я наконец-то понял, почему барыня рассталась с таким замечательным кучером. Нет, пел он громко, не отнять, но это лишь усугубляло страдания слушателей.

«Постарайтеся, солдаты,

Награжу я вас крестом,

А закончим бой, ребята,

Выпьем водочки потом!»

горланил Селифан.

А Мустафа — Мустафа! — подпевал:

Первый день Иван старался

Из своих крестьянских сил

На второй день крест солдатский

Деревянный заслужил

Однако…

Придется, видно, заняться модификацией личности. Добавить Селифану голоса и слуха.

Последнее время я неохотно прибегаю к модификации. Если в одном месте прибудет, в другом непременно убудет, сказал великий натуралист. Так оно и есть. Прибавишь исполнительности — убавится инициатива. Прибавишь преданности — убавится смекалка. Главное, заранее не скажешь, что именно убавится. Поэтому работать нужно неспешно, по чуть-чуть.

Но тут мошка залетела Селифану в рот, тот закашлялся, долго оплевывался, и потом уже рта не раскрывал. Природная саморегуляция на марше!

Миновав Будово, мы покинули тракт, свернув налево. Мест этих Селифан не знал, но у меня была карта, начертанная опытной рукой, да и мужички здесь смирные и приветливые, охотно отвечают на расспросы: до Перовки десять верст, восемь, пять…

Места вокруг спокойны, никаких лесов, нивы и пажити. А разбойство без леса для тверского мужичка невообразимо. В поле? Нет, как можно — в поле?

Однако мой «кольт» под рукою, в специальном кармане коляски. Всегда там наготове, в пути. Мой револьвер быстр. Тем более что он лучше оригинала, я не паладин аутентичности. Пять патронов. Вряд ли разбойников, случись таковые, будет больше.

А если и будет, то Мустафа не зря нарек свою саблю «молнией».

Нет, здесь можно без опаски.

Вот уже и барский дом: каменный, два этажа, флюгер с двухвостым львом, колонны и портик. Рощица с непременной беседкой, под навесом мраморная статуя в древнегреческом стиле, неподалеку пруд, всё, как и должно быть у рачительного помещика, владельца трех сотен душ.

И никаких ворот — потому, что нет забора. Его роль выполняет терновник, некогда посаженный строго по линии, но теперь принявший команду «вольно». Хорошо хоть, не «разойдись!»

Мы въехали. Селифан остановил коляску у портика.

Только я ступил на землю, как ко мне подбежал казачок:

— Как прикажете доложить?

— Барон Магель.

Казачок просиял:

— Барин каждый день вас ждет, господин барон. С утра в окошко смотрит на дорогу. Проходите, проходите скорее!

Но барин, действительный статский советник Алексей Алексеевич Перовский, уже сбежал вниз.

Мы обнялись. Алексей даже прослезился.

— Сколько лет, сколько зим!

— Изрядно, друг мой, изрядно.

Да, со времени дела под Кульмом, где мои ребята пришли на помощь ребятам Перовского, прошло двадцать с лишним лет.

— Ты, я вижу, почти не меняешься, — сказал Алексей.

— Почти, — согласился я.

— А я, вот видишь… — вздохнул Перовский.

Я отступил на шаг,