Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

На берегу уже больше никто не кричал «Идиоты!». Первые бревна с верховьев выкатывались на уцелевший лед. Казалось, скользкая поверхность добавляла им скорости. Часть бревен попала под лед. Какое-то время они плыли, скрытые от глаз, потом вдруг выскакивали на поверхность.

— Как торпеды, — обязательно прибавляла Джейн.

Когда она достигла берега, скопившиеся бревна крушили лед. Попадались глыбы величиной с легковую машину. Кетчум первым заметил исчезновение Рози. Только что она беззаботно кружилась, и вдруг ее заслонила высокая, как стена, ледяная глыба. Через мгновение над тем местом, где она стояла, сгрудились бревна. По ломающемуся льду и скользким бревнам Кетчум побежал к повару. Обломок, на котором сидел Доминик, медленно полз к открытой воде.

— Стряпун, она исчезла! Исчезла! — орал Кетчум.

Повар поднял голову и с удивлением увидел, как совсем рядом, проломив лед, возникло бревно.

— Кто? Рози? — машинально спросил он.

Сейчас он мог бы сколько угодно орать: «И я тоже тебя люблю!» Никакое эхо не прорвалось бы сквозь грохот ломающихся ледяных глыб и гулкие удары бревен. Кетчум взвалил повара на плечо и осторожно, на цыпочках, стал двигаться по бревнам к берегу. Иногда его нога вместо бревна попадала на льдину и проваливалась по колено в холодную воду.

— Идиоты! — Теперь уже Джейн кричала им с берега, обращаясь к двоим, а то и ко всем троим. — Идиоты! Идиоты!

Повар промок и озяб. Его трясло, и у него стучали зубы, однако Кетчум и Джейн понимали, что он говорил.

— Кетчум, она не могла исчезнуть… она не могла… взять и погибнуть!

— Но она погибла, Дэнни, — приступала к завершающему этапу рассказа Джейн. — Это случилось очень быстро. Быстрее, чем луна заходит за облако. Так и твоя мама исчезла в мешанине льдин и бревен… Когда мы вернулись в дом, ты проснулся и истошно орал. Таким я тебя больше никогда не видела, даже когда тебе снились страшные сны. Я посчитала это знаком. Видно, ты понял, что твоя мама погибла… Вы с отцом плакали в два голоса, и мне было вас никак не успокоить. А тут еще Кетчум. Когда я спустилась в кухню, он стоял возле стола. Его левая рука лежала на столе, а в правой он держал занесенный секач. «Не смей! — крикнула я ему. — Этим ты ее не вернешь!» А он стоял и пялился на свою левую руку. Но мне было не до Кетчума. Я поднялась наверх. Потом я опять спустилась за чем-то в кухню. Кетчум ушел. Я облазила все углы. Думала, найду где-нибудь его оттяпанную руку. Мне очень не хотелось, чтобы ее нашел твой отец.

— Но ведь Кетчум не отрезал себе руку, — перебивал ее в этом месте Дэнни.

— Как видишь, — торопливо отвечала Джейн. — Протрезвел потом и, должно быть, ужаснулся тому, что мог натворить.

Иногда Дэнни замечал, как странно сплавщик поглядывает на свою левую руку. Особенно когда напьется. Минувшей ночью у него был такой же взгляд, когда он рассматривал гипсовую повязку. Если бы его видела Джейн, она бы усмотрела в этом знак. Сказала бы, что Кетчум до сих пор подумывает оттяпать себе левую руку. (Но почему левую? Это был еще один вопрос, озадачивающий Дэнни Бачагалупо. Кетчум — не левша. Уж если ты себя так ненавидишь, если считаешь, что виновен в гибели жены друга, так почему бы не оттяпать правую, основную свою руку?)

В кухне было тесно: там собралось несколько толстых женщин, худощавый повар и еще более худощавый сын повара. Невозможно было пройти, не сказав: «Посторонись!» — или не похлопав живую преграду по спине. Когда женам рабочих требовалось обойти Дэнни, они зачастую легонько шлепали мальчишку по заду. Случалось, кто-нибудь из теток шлепал по заду и его отца, но только если Джейн не видела. Дэнни заметил, что индианка часто оказывалась между поваром и работницами — особенно в узком проходе между плитой и разделочным столом. Пространство еще более сужалось, когда открывались дверцы духовок. На кухне были и другие тесные местечки, где повар и работницы старались не задеть друг друга локтями, однако проход между плитой и столом считался самым узким.

Джейн отправилась в зал — накрывать на столы. Кетчум вышел наружу — помочиться. Эта неистребимая привычка сохранялась у него еще со времен житья в ваниганах. В те «старые добрые времена» передвижных лагерей Кетчум любил будить лесорубов, направляя струю мочи на металлическую стену ванигана.

— Эй, проснитесь! Ваниган сносит в реку! — кричал он. — Боже, помоги! Он уже уплывает!

Лесорубы просыпались, и на Кетчума обрушивался шквал забористой ругани.

Было у него и другое любимое развлечение. Кетчум брал сплавной багор и молотил им по стенкам спящего ванигана.

— Не открывайте дверь! Тут медведь! — орал сплавщик. — Он у меня на глазах уволок женщину. Боже, что творится!

Кленовый сироп в кастрюле достаточно подогрелся, и теперь Дэнни разливал его по графинчикам. У себя за спиной он слышал шумное дыхание одной из теток.

— Посторонись, красавчик! — хрипло произнесла женщина.

Повар в это время обмакивал банановые хлебцы в яичную глазурь. Подсобница поджаривала французские тостики, а другая, взяв лопатку, перемешивала баранье рагу.

Прежде чем отправиться на свое нескончаемое мочеиспускание, Кетчум подозвал Дэнни:

— Значит, в воскресенье, в девять утра. Напомни отцу.

— Мы обязательно приедем, — пообещал мальчишка.

— Что это за секреты у тебя с Кетчумом? — прошептала в ухо Дэнни Джейн.

Он и не заметил, когда она появилась из зала, и подумал, что опять стоит на дороге у какой-нибудь тетки.

— Мы с отцом обещали Кетчуму, что будем ждать его в воскресенье утром возле плотины Покойницы, — ответил Дэнни.

Джейн встряхнула головой. Ее коса, длиннее конского хвоста, взметнулась над ее могучим задом.

— Значит, Кетчум все-таки втравил его в это дело, — проворчала Джейн.

Козырек бейсбольной шапочки был низко надвинут, и глаз посудомойки Дэнни не видел. А на него, как всегда, скалился придурковатый вождь Уаху.

Незнакомый человек, зайди он в кухню, не заметил бы ничего особенного. Однако Дэнни и индианка привыкли к этой «кухонной хореографии». Движения изо дня в день повторялись. Повар шел, держа поднос с горячими лепешками, и подсобницы проворно убирались с его пути. Одна из них опрокидывала формы с готовыми кексами в большую фарфоровую чашу. Невзирая на солидные габариты женщин (по сравнению с работницами повар и его сын оба выглядели мальчишками), никто никого не толкал.

В проходе между плитой, где на шести из восьми конфорок стояла либо кастрюля, либо сковородка, и разделочным столом спиной к спине встретились повар и Джейн. Дэнни не однажды видел их в таком положении. Но сегодня он уловил некоторые тонкости в их «танце», на которые прежде не обращал внимания. А еще он услышал, как они обменялись короткими фразами. Когда оба находились друг против друга, Джейн намеренно прикоснулась своим необъятным задом к спине повара (Доминик был ей по плечо, и ее ягодицы упирались ему в середину спины).