Холодное блюдо - Анна Викторовна Дашевская

чего-нибудь успокоительного. Валерий, что там?

Надо заметить, что сам он стоял от шезлонгов в нескольких шагах и подходить ближе явно не хотел. Газарян увёл Ларису, снова заплакавшую, а капитан тем временем пощупал пульс на шее у каждой женщины, распрямился и сказал:

– Эта жива ещё, но пульс совсем слабый. Скорую вызвали?

– Вызвали сразу, Валерий Николаевич, – отозвался стюард.

– Ну и где она? – сварливо поинтересовался Пархомов.

Ответом ему была приближающаяся сирена.

Когда медики поднялись на палубу, там уже не было никого, кроме Эдуарда и капитана. Стюарды сумели уговорить пассажиров разойтись по каютам до приезда стражников. Те тоже не заставили себя ждать, прибыв практически одновременно со скорой помощью.

Из городской стражи приехали четверо: эксперт занялся осмотром тела, двое оперативников помоложе быстро защёлкали кристаллами, снимая женщин в шезлонгах, палубу, выход в коридор… Потом дали разрешение магам-медикам увезти пострадавшую и подошли к капитану, о чём-то тихо заговорив с ним.

К Пархомову, стоящему возле перил, неспешно приблизился самый старший из команды розыскников городской стражи – грузный, с коротко стрижеными седыми волосами и щёточкой рыже-седых усов.

– Следственный отдел городской стражи, секунд-майор Гривцов, – представился он. – А вы хозяин судна?

– Эдуард Михайлович Пархомов, – ответил тот. – Да, я владелец яхты.

– Давайте мы с вами, Эдуард Михайлович, присядем где-нибудь, и вы расскажете мне, что привело вас в Рыбинск, что произошло у вас на борту такого, что случились аж двое пострадавших, и кто эти женщины?

– Как много сразу вопросов, – Пархомов растянул губы в улыбке, больше напоминавшей оскал. – Давайте перейдём в бар, что ли. Заодно кофе выпьем.

– Ведите, Эдуард Михайлович, ведите! – всплеснул руками усач. – И кофе – это замечательно, у вас, небось, какие-нибудь сорта эдакие, экзотические, в нашем провинциальном городке и невиданные… А кофейку-то поутру выпить самое то, милое дело! У нас, правда, утро давненько началось. Ну, так мы и на службе, а вы вот, небось, в отпуске? Разлюбезное дело отпуск, скажу я вам…

Гривцов плёл эти словесные кружева, а сам приглядывался к собеседнику: глаза красные, да и запах вполне характерный. Что ни пей с вечера, хоть самогон, хоть дорогой галльский коньяк, а утром всё одно перегар будет. На щеке у господина хозяина жилка дёргается, косится он в сторону шезлонга, где распоряжается эксперт, и видно: дать бы ему волю, он бы выкинул тело за борт и скомандовал отчаливать немедленно.

Они поднялись по трапу палубой выше, Пархомов подозвал бармена и отрывисто приказал принести два кофе и что там к нему положено.

«Если ты, милый мой, не имеешь самого прямого отношения к смерти этой дамочки, – думал Гривцов, усаживаясь в удобное кресло, – так я съем свою любимую летнюю кепку…»

Удивительно, но не стояла в баре модная кофемашина: щекастый бармен в белой куртке достал пару джезв и стал колдовать над ними и ящиком с песком. Посмотрев на это действо, секунд-майор удовлетворённо кивнул и повернулся к Пархомову.

– Ну, рассказывайте, – предложил он.

– Что… рассказывать?

– Всё. Кто плывёт в вашем ковчеге…

– Я уже начинаю думать, что он постепенно превращается в «Марию Целесту»[12], – нервно хохотнул Эдуард.

– Кто плывёт на вашей яхте, – терпеливо повторил Гривцов. – Какова цель поездки, какое отношение имеют к вам пострадавшие, что происходило вчера и какие причины могли привести к убийству?

– А вы не мелочитесь, господин секунд-майор, – разозлился внезапно Пархомов. – Я это всё буду рассказывать как раз до завтра!

– Ничего, я никуда не спешу. Вы начните, а там само пойдёт…

Тяжело вздохнув, Эдуард покорился и начал говорить.

Сыщик слушал, кивал, делал какие-то пометки в затрёпанном пухлом блокноте. На описании вчерашней рыбалки поднял взгляд и переспросил:

– Значит, обе пострадавшие на реке не развлекались?

– Нет.

– А что они в это время делали?

– Понятия не имею. Я-то был с остальными гостями. Наверное, лучше спросить у стюардов, они сюда то и дело возвращались.

– Спросим, спросим непременно… – задумавшись, Гривцов водил магическим пером по листу блокнота, и там появлялся весьма похожий портрет Пархомова; наконец секунд-майор захлопнул записи и сказал: – Хорошо! Попросите стюардов – сколько их у вас? двое? – вот оба пусть подойдут сюда через полчаса. Я пока побеседую вот с молодым человеком, – он кивнул в сторону бармена, протиравшего стаканы с самым равнодушным видом. – Вы можете быть свободны, но я попрошу вас никуда из Рыбинска не уезжать.

– Я и не собирался, у нас фестиваль завтра, конкурс, – хмуро ответил Эдуард и встал.

Он не стал спрашивать у сыщика, надолго ли он должен задержать здесь яхту: понятно было, что секунд-майор этого и сам не знает. Но торчать в Рыбинске дольше, чем предполагалось, он совсем не хотел. Поэтому, выйдя из бара, хозяин яхты отыскал глазами своего помощника, подозвал его и отвёл в сторону.

– Вот что, Володя, тот твой приятель, частный детектив, ещё поблизости?

– Верещагин? Вроде бы да, он собирался следовать за фестивалем.

– Отлично. Попроси его встретиться со мной как можно скорее. И скажи, что я удваиваю его обычный гонорар.

– Эдуард Михайлович… – Сошников замялся.

– Ну что ещё?

– Алекс всегда предупреждает клиента, что он находит преступника и передаёт его в руки правосудия в любом случае. Даже если это близкий родственник заказчика.

Тут Пархомов неожиданно развеселился.

– Володя, милый ты мой, у меня родственников нету вообще никаких! Получается, что самый близкий мне человек на этом корабле – ты, понимаешь? Ты не убивал, я не убивал, значит, пусть ищет, находит и передаёт.

– Как скажете, – коротко кивнув, Сошников направился к трапу, но затормозил и спросил: – Кстати, их обеих убили?

– Не знаю… Вот Тьма, я идиот, даже не спросил у стражника!

И мужчины уставились друг на друга… Тут уместно было бы сказать, «уставились, словно два барана», но мы пощадим наших героев и оставим их пока в этом тягостном недоумении.

Упомянутый же сотрудник стражи, а именно секунд-майор Гривцов чему-то весело улыбнулся, одним глотком допил давно остывший кофе и подошёл к барной стойке. Куки, с видом мученика, продолжал протирать сверкающий стакан.

– Ну, выкладывай, – добродушно предложил Гривцов.

– Что выкладывать? – Куки поставил стакан на место и аккуратно сложил тряпочку.

– Всё, дружок, всё, что ты слышал, видел и чувствовал, пока вы плыли. Для начала представься, а там и разговор пойдёт.

– Вася… Ну, то есть, Куконин Василий Христофорович.

– Ишь ты, Христофорович!

– Тут меня все называют Куки! – добавил бармен в припадке откровенности.

– А тебе обидно?

– Да нет, пожалуй…

– Ну, тогда и я позволю себе, Василий Христофорович, именовать тебя тем же прозвищем. Начинай, Куки, налей мне водички вон в тот чистый стакан, и начинай излагать.

Молодой человек вздохнул