Ближний берег Нила, или Воспитание чувств - Дмитрий Вересов

Низкий женский голос тихо и протяжно пел за стеной:

Той да та на гори та жнецы жнуть. Гой да та на гори та жнецы жнуть…

«И поет красиво…» — успел подумать Нил, и тут, совсем некрасиво и немузыкально, зато громко, грянули мужские голоса:

А по-пид горою Ге-эй, долиною Казаки идуть, Казаки идуть…

«Это ж папа… Папа!» Но тут снова запела Мария Станиславовна, и Нил замер, прислушиваясь:

Гой да по-переду Сагайдачный А по-заду Дорошенько Ведуть вийско, вийско запорижско Хорошенько…

«Какой странный язык, но все понятно. Только вот „запарижско“… Наверное, из-за Парижа. Забрались туда, за Наполеоном гоняясь, а теперь вот возвращаются».

Когда эти же слова подхватили, безбожно фальшивя, мужские голоса, Нил стряхнул с себя оцепенение, нащупал в темноте рубашку и штаны, оделся и вышел из комнаты.

Голоса доносились с кухни. Нил зашел туда и тихонько встал у самых дверей.

Его не заметили:

Мария Станиславовна сидела к нему спиной, а двое мужчин — один толстый, лысый, с красным круглым лицом, а другой, наоборот, худой, чернокудрый, с лицом желтым и длинным, как лошадиная морда — самозабвенно орали, закатив глаза. До Нила не сразу дошло, что тот первый, толстый и красный — это его отец. Он подождал, пока допоют куплет, и тихим, дрожащим голосом сказал:

— Здравствуй, папа.

— О-о-о, сынуля! — загрохотал толстый и тяжко встал, едва не опрокинув стул. Огляделся тяжелым взглядом, сообразил, что к сыну никак не протиснуться, и снова сел. — А ну-ка, через под стол проюркни, шагом марш! Мариечка, еще прибор и стаканчик для дорогого гостя. Это же сынок ко мне приехал, знаешь?

— Догадалась уже, Роман Нилович, — без тени насмешки сказала Мария Станиславовна и встала подать прибор для Нила.

Тем временем сам Нил прополз под столом и взобрался уже на папино колено.

— Вот, Петр Николаевич, рекомендую, мой пузан, — сказал отец длиннолицему военному (проползая под столом, Нил разглядел у того на брюках генеральский лампас) и обратился к сыну:

— Ну что, чудо, много двоек-то в году нахватал?

Нил, чьи губы уже тянулись к багровой складчатой щеке отца, замер. Пузан?

Ведь писал же он отцу, что за год шесть килограммов согнал и теперь единственный в классе подтягивается на турнике, забирается без ног по канату, на силомере выжимает больше любого третьеклассника, бегал за младшие классы в районной эстафете, прыгает через коня с кувырком, садится на продольный и поперечный шпагат. И про отметки тоже писал — что год закончил без троек, с твердой пятеркой по чтению (во второй четверти разрешили читать бегло, и тут уж Нил своего не упустил). Пять с плюсом по физкультуре, а по пению экзальтированная (мамино слово!) музычка прямо в табель вкатила шестерку. Даже по чистописанию Лариса Степановна четверку за год нарисовала, сказав при этом: «Вот видишь, Баренцев, можешь, когда захочешь». А большей похвалы от нее ни один мальчишка не слыхал!

— Ни одной… — чуть слышно пробормотал он.

— Слышишь, Петр Николаевич, ни одной! И по поведению небось пятерка? Нил кивнул.

— И не дерешься, стекол не бьешь, уроков не прогуливаешь, взрослым не грубишь, рогатку в кармане не носишь?

Нил помотал головой.

— Вот оно, бабское воспитание! — с неожиданной злостью сказал отец. — Прям не мужика растят, а барышню кисельную! Музыка трень-брень, пинанины всякие, парле-франсе, ах будьте любезны, только после вас… А потом удивляемся, откуда в армии такой солдат пошел — либо чурки «моя твоя не понимай», либо такие вот маменькины сыночки… А ну, ешь давай!

Отец плюхнул перед ним глубокую тарелку, с горкой наполненную всевозможной снедью — салат, грибы, сыр, мясо, колбаса, заливной амур, соленый огурец, а сверху длинный шматок сала.

— Не хочу…

Нил еле сдерживал слезы. Бабское воспитание! А вертолет на резиновом ходу, который выставлялся во Дворце пионеров и получил диплом? Неужели отец вообще ничего не помнит?!

— А ты через не хочу! Разговорчики, понимаешь! Зажрались на тортиках да на конфеточках, понимаешь! Мне в твои годы принесет мать с фермы требухи или простокваши горшок — уже праздник! Хлебушку простому радовались, бывало. Верно, Петр Николаевич?

Длиннолицый генерал молча кивнул. Нил подцепил вилкой лоскут колбасы и положил в рот.

— Во-во, давай, понимаешь, наворачивай… Попей вот…

Он налил в стакан из длинной темной бутылки что-то густое, красное.

— Ой, не надо бы, Роман Нилович, — подала голос Мария Станиславовна.

Отец злобно посмотрел на нее, а генерал откашлялся и мягко, вкрадчиво произнес:

— А вот тут, милая и уважаемая Мария Станиславовна, позвольте вам возразить. Лучше в порядочной взрослой компании, за семейным, так сказать, столом, чем со всякой шпаной под забором… Вот, помнится, у бати моего… — он выразительно посмотрел наверх. Отец немедленно сделал значительное лицо и посмотрел туда же, — на даче в зимнем саду бильярд стоял, так, бывало, весь наш генералитет соберется и давай катать. Первый приз — бутылка коньяку марочного, второй — бутылка столичной, третий — маленькая, причем все полагалось выпивать, не сходя с места. Не выпил — не мужик! Я тоже участвовал, бывало, так наберусь, что прямо под стол и свалюсь, и меня прямо на руках в спальню относили. А ведь еще в школу не ходил, да-с… И что же — вырос, и оснований в чем-либо собой стыдиться не нахожу никаких. Никаких решительно!

Отец энергично закивал, а Нил тем временем глотнул из стакана, и ему понравилось. Сладенько, пахнет виноградным соком и немного щиплет на языке. Он залпом допил стакан и потянулся за вторым.

— Это по-нашему! — расхохотался отец. — Только закусывать не забывай.

Нилу стало тепло и весело. Обида вновь отступила, откуда-то прорезался аппетит, и он принялся поглощать пищу, причавкивая от удовольствия.

— Мы еще тут из тебя мужика сделаем! — провозгласил отец. — Домой приедешь — мама с тещей обалдеют! В смысле, с бабушкой… Бывай здоров!

Он налил всем чего-то прозрачного, чокнулся только с генералом, выпил до дна и крякнул. Нил попробовал, тут же закашлялся, выплюнул.

— Горькая горячая гадость!

— Ой, да это ж я тебе водки по ошибке плеснул. Ну извини старика, вот тебе, на, запей.

Он придвинул Нилов стакан себе, а Нилу налил вина в свой, пустой.

— Ну-с, за присутствующих здесь дам!

— Роман Нилыч, горячишься, дорогой, — скривив рот, проговорил генерал. — Мы еще предыдущий тост не допили, а ты уже новый гонишь. Да еще какой! За дам надлежит полную, стоя и до дна.

Он долил вина в стакан Марии Станиславовны и в свой, а отцу наплескал до краев водки. Потом легко встал, держа стакан на отлете. Следом за ним поспешно и неуклюже вскочил отец. Поднялся и Нил. Его слегка кружило, ноги держали не очень хорошо, и это было смешно.