Космическая Одиссея 2001. Как Стэнли Кубрик и Артур Кларк создавали культовый фильм - Майкл Бенсон

График, который они составили, представлял собой 3,5 месяца для написания сценария, две недели оживленных консультаций, пару месяцев на завершение правок сценария и нахождение студийного финансирования, всего лишь месяц на подготовку визуальной идентичности фильма – совершенно наивный срок, как показало будущее, – и затем 20 недель на съемки. После этого еще 20 недель резервировалось на монтаж, и около трех месяцев – на подготовку выхода картины с премьерой примерно в Рождество 1966-го, в целом два года. Как позже отметил Кларк, это было «уморительно оптимистично».

Его книга для Time направлялась в печать, у Кларка было больше времени, и Кубрик попытался поместить его, наконец, в офис Polaris. Сам режиссер вставал поздно и большую часть времени работал дома, в офисе по большей части работали Лавджой и секретарь, последний, впрочем, не испытывал особых нагрузок. По пути в офис ранним утром 26 мая Кларк привел режиссера в центр Больших лужаек Центрального парка и указал на пятнышко белого цвета, практически неразличимое на бледно-голубом небе. Кубрику потребовалась минута, чтобы разглядеть мерцание Венеры – неясное, но доступное глазу. Планету можно видеть даже в дневном свете, если ты знаешь, куда смотреть. Внезапно он увидел Вселенную за тонкой кожей воздуха.

После того, как Кларку показали его кабинет, он пошел с Кубриком и Арти Шоу на обед. Музыкант был в восторге от встречи с одним из своих любимых писателей. Кларк проработал лишь день в Верхнем Вест-Сайде, а потом вернулся в Челси, где его производительность повысилась до тысячи слов в день. Он писал прозу – это было его естественная среда, – а не непонятный заумный формат сценария для съемок, какого Кларк никогда не писал раньше.

Кубрик чувствовал, что это может стать проблемой и предложил, чтобы структура фильма была в первую очередь прозаической. «Мы не будем сидеть и писать сценарий, мы сядем и напишем роман, – сказал он однажды. – Тогда у нас будет больше глубины». К тому моменту у них по-прежнему не был четкого сюжета, и это позволяло свободно направлять поток воображения в любое русло. Они потом смогут перевести это в сценарий, сказал он. Кларк был рад принять такой формат и позднее процитировал британского романиста Джона Фаулза, который говорил: «Писать роман – это как плавать в море; писать сценарий – это как барахтаться в патоке». Спустя пару лет Кубрик объяснил причины такого выбора:

Конечно, «начать сначала» не обязательно является самым рациональным использованием времени режиссера. И тем не менее, со многих сторон это стало модус операнди в зарождающемся проекте Кларка и Кубрика. Одним из первых серьезных вопросов – как изобразить инопланетян, которые, как они думали, должны были обязательно появиться в момент кульминации фильма. 23 мая Кларк написал другу, блистательному генетику и биологу Джону Бёрдону Сандерсоун Холдейну: «Невероятно сложно изобразить инопланетянина на экране так, чтобы зритель не был напуган и чтобы ему не было смешно. Но если мы ничего не покажем, люди будут чувствовать себя обманутыми. Конечно, по-настоящему развитый инопланетянин может быть полностью неорганическим, что может помочь решить проблему». Этот комментарий был по-настоящему прозорливым.

Конец мая и начало июня были потрачены на изучение последствий использования неорганических и органических инопланетян. 28 мая Кларк предположил, что они «могут быть машинами, которые рассматривают органическую жизнь как отвратительное заболевание. Стэнли показалось это милым, и он почувствовал, что мы что-то нащупали». Идею они вскоре отбросили. В обсуждении спустя три дня они наткнулись на «забавную идею, которую использовать они не будут. 17 инопланетян – совершенно ровные черные пирамиды – едут в открытой машине по 15-му авеню, они окружены ирландскими копами». Хотя форма, которая впоследствии станет монолитом в фильме, тогда не установилась (и не установится еще в ближайший год), после долгих рассуждения ее цвет (черный) и качество (совершенно ровное) уже появились. Два важных элемента, появившихся в коротком, казалось бы, пустяковом разговоре.

Что касается органических инопланетян, Кубрик и Кларк вскоре поняли, что они вступили в добродушный, но спорный диспут. В рассказе Кларка 1953 года «Встреча на заре истории» было высказано предположение, что и сверхраса инопланетян, и «дикие» представители Земли были в своей основе людьми: «Как это часто бывает в вечности, природа повторила одну из основных своих моделей». Но с тех пор его взгляды развивались, и теперь он думал совершенно иначе: что инопланетяне, вероятнее всего, сильно отличались от нас, и, возможно, невообразимо. Кубрик, однако, поддерживал оригинальную идею Кларка и был впечатлен странным образом вытянутыми, удлиненными фигурами людей швейцарского скульптора Альберто Джакометти, которые он рассматривал как некий образец инопланетянина. И, конечно, двуногих гуманоидов было легче изобразить в фильме.

Кларк, который в любом случае искал возможности встретиться с Карлом Саганом, предложил пригласить астронома из Гарварда, чтобы тот разрешил их спор. По рекомендации Кларка Кубрик прочел статью Сагана о контакте с инопланетным разумом и тут же согласился. Приглашение на ужин было сделано, и встреча состоялась в пятницу 5 июня в пентхаусе Кубрика.

Это была прекрасная картина для наблюдения: три из них, каждый уже видный игрок в своем мире (вскоре этим мирам предстоит слиться воедино), сидят в янтарном свете уходящего дня. Они собрались вокруг стола, убрали тарелки, и идеи поплыли. Манхэттен блестел в окнах, а детей уложили спать. На самом деле, это было не встречей умов и даже не обменом мнений, а своего рода испытанием – эту встречу все, за исключением Сагана, впоследствии вспоминали без всякого удовольствия.

Мнение Сагана об ужине, написанное спустя десятилетие, гласило, что оба они эгоистичны и любят сами себя похвалить. После того, как он выслушал обе стороны, он перешел на сторону Кларка: «Я настаивал на том, что число индивидуальных и непохожих друг на друга событий в эволюционной истории человека было настолько велико, что невероятной кажется возможность, что где-то во Вселенной разовьется что-то, похожее на нас». Он продолжал брать на себя ответственность за мучительную неясность фильма: «Я предположил, что любая явная репрезентация развитого инопланетного существа в любом случае будет иметь хотя бы один ложный элемент, и что лучшим решением будет предположить, а не явно показать инопланетян. Фильм… вышел три года спустя. На премьере мне было приятно видеть, что я оказал некоторую помощь».