Пять капель смерти - Антон Чиж

2 января объект Окунёв квартиру не покидал, к нему никто не приходил, о чем и имею честь Вам доложить.

Подпись: старший филер А.Ф. Курочкин

Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича

Начальник мой прочитал филерское донесение и говорит:

— Вам ничего не кажется странным, ротмистр?

Говорю:

— Конечно, странно. Дама, получившая кличку Ласка, с завидной легкостью ушла от наблюдения филеров. Очень странно. Люди Курочкина революционеров сутками ведут, а тут какая-то нимфа в вуалях.

— Верное замечание. Еще.

— Может, крики дворника, что он кого-то на чистую воду выведет…

— Не надо гадать, ротмистр, все у вас перед глазами, — и дает мне донесение. — Прочите внимательно.

Ну, прочел еще раз. Вроде ничего особенного. Все ясно. Тут Ванзаров и говорит:

— Разве не странно, что барышни Рыжая и Вертля вошли к профессору, но так и не вышли? Об этом в донесении ничего не указано. Куда они делись? Или прижились? Так у него квартирка крохотная.

— А может, он их того… — Не знаю, уж, для чего ляпнул.

— Нет, ротмистр, не «того», а этого. Ваши филеры доблестные их упустили. Непринужденно и легко. Черная лестница под наблюдением?

— Так точно… В смене два человека.

— Передайте мою личную просьбу утроить бдительность. Что говорят соседи и околоточный?

Настроение, конечно, совсем испортилось, опять дурацкая ошибка вылезла, но виду не подаю, докладываю как есть. Соседи о профессоре самого высокого мнения. Вежливый, почтительный. Безобразий за ним не замечено. Иногда допоздна свет горит, но ведь понятно — научный человек. Криков пьяных или прочих скандалов никогда не было. Гости бывают редко, но все прилично. Молодого человека с длинными волосами чуть не каждый день видели, наверняка Наливайный. Но вот барышни красивые до этого не заезжали. Живет один, кухарки или прислуги не держит. Законопослушный незаметный обыватель.

— Какие-нибудь истории за ним в прошлом числятся?

Проверил по полицейскому архиву — ничего. Чист, как новенький патрон. Но околоточный мне по секрету сказал, что профессор был под негласным наблюдением. Лет пять тому назад наблюдение сняли.

— За что попал под наблюдение?

— Политически неблагонадежный. Лет тридцать назад был замешан в какой-то истории со студенческой организацией. Околоточный точно не знал, что-то вроде террористов-революционеров, название какое-то идиотское, с кровью и смертью, проходил по делу свидетелем.

— Интересно… Не знал за ним таких подвигов. Но это сейчас не столь важно. А теперь, Мечислав Николаевич, выкладывайте козырь, что у вас припрятан.

Даже не знаю, как это он угадывает! Ясновидящий, что ли? Делать нечего, признаюсь:

— У профессора мелкое происшествие случилось. Соседи показали, и околоточный подтвердил.

— Окунёв вспомнил бурную молодость и бросал из форточки самодельные бомбы…

— Никак нет, — отвечаю. — Из квартиры раздавались буйные крики. Причем вопли такие, что соседи пожаловались на ведьмовской шабаш.

— Что вы, ротмистр, так смотрите, будто ожидаете медаль «За беспорочную службу».

— Так ведь это произошло вечером 30 декабря, как раз накануне убийства!

— Часто профессор практиковал танцы на Лысой горе?

— Впервые. Соседи околоточному пожаловались. Тот пришел за разъяснениями.

— Как профессор объяснил происшедшее?

— Смехотворно: якобы изучал вокал. Околоточный хотел написать докладную записку участковому приставу, но не решился. Все-таки профессор, уважаемый человек. Первый раз оступился. Вот это и подозрительно.

— Почему же?

— Так ведь крики-то были вечером накануне убийства! А это значит…

— Ровным счетом ничего, — обрывает Ванзаров.

— То есть как?

— Как вы свяжете тело, найденное на льду, с криками в квартире? Жертву ведь не душили, не резали и каленым железом не пытали. Кто-нибудь видел, что Наливайный был у профессора?

— Таких свидетелей не нашел.

— Не сомневался.

— А ложь профессора? Говорил, что был на бале, а у самого из квартиры вопли разносились.

— Это вопрос интересный, но не доказательство. Фактов не хватает. Логическая цепочка слишком короткая. На шею Окунёву не накинешь.

— А улики?

— Их нет, — как отрезал Ванзаров. — Известно, что Иван Наливайный накануне пил непонятную жидкость, которая не могла его убить. Где пил — неизвестно. Поил ли его профессор или кто другой — неизвестно. Приходил ли к Окунёву — неизвестно. На теле жертвы найден пентакль, непонятно к чему относящийся. Профессор зачем-то лжет, что не был дома накануне убийства, но ревет как белуга, узнав о смерти Наливайного. Накануне из его квартиры раздавались крики. Кто и почему кричал — неизвестно. Какая-то барышня забирает негатив с портретом Окунёва, тремя девицами и Наливайным. Когда филеры хотят проследить гостью профессора, она благополучно исчезает. А две другие проскальзывают мимо них. Пока мы никого не изобличили.

Тут я возьми да и скажи:

— Предлагаю арестовать Окунёва и произвести строгий допрос.

Ну, что поделать, характер у меня такой. Родион Георгиевич говорит: глубоко чужда мне рассудительность, зато армейской прямолинейности хоть отбавляй. Так и есть. Позволили б — сначала рубил подозреваемого шашкой, а потом выяснял его вину. Так ведь проще. Враг — он и есть враг. Что с ним нянькаться.

Ванзаров сделал вид, что пропустил мое предложение мимо ушей, вручил мне фотографию помятую и говорит:

— Покажите филерам снимок с барышнями, пусть укажут, кого кем окрестили. Чтобы не перепутать клички. Я догадываюсь, кого наши коллеги как обозвали, но надо знать наверняка. Сильно меня интересуют эти красотки. Мы не знаем о них ровным счетом ничего. А профессор никуда не денется.

— Будет исполнено, — говорю.

— И вот еще что, ротмистр. Передайте Курочкину: если завтра гостьи опять появятся, пропустить их в квартиру профессора, а затем задержать и доставить в участок.

— Есть!

— Установить в ресторане «Медведь» постоянное наблюдение. Загадочные барышни, возможно, появятся там. Также сообщать о появлении в «Медведе» мистера Санже. Одна из них может появиться с ним в ресторане. Как появятся, пусть берут сразу.

— Сделаем. Брать в зале всех?

— На улице, как выйдут. И только ее. К мистеру Санже и пальцем не прикасаться. У него дипломатический иммунитет. Даже если с кулаками будет защищать даму знаменитый Слай.

Хотел я кое-какие уточнения сделать, тут дверь распахивается, и раскрасневшийся с мороза господин Лебедев заявляется.