Япония. Год в дзен-буддийском монастыре - Янвиллем ван де Ветеринг

— Полагаю, вы не хотите японской еды, — сказал он, — ее вам хватает в монастыре. Что бы вы заказали?

«Крайслер» выглядел достаточно дорогим, так что моя скромность была здесь неуместной.

— Настоящий черепаховый суп, — сказал я, — а в нем немного шерри, большую порцию пережаренного бифштекса с салатом и для полноты картины что-нибудь со взбитыми сливками. И кофе. И сигару.

— Прекрасно, когда человек знает, что ему нужно, — сказал господин Маркс и с некоторым затруднением припарковал автомобиль. — Слишком большая машина, но мне она необходима. Я работаю в крупной компании. Мы продаем корабли и заводы, но иногда занимаемся и дорогими произведениями искусства. В нашей игре важно произвести впечатление. Машина солидная, я потратил на нее кучу денег.

Как я узнал впоследствии, несмотря на все окружавшее его великолепие Лео был человеком скромным и обаятельным. За столиком в японском ресторане, где западный стиль был передан настолько идеально, что превосходил использованный образец, он рассказал мне о своем увлечении дзен-буддизмом и японским искусством. Несколько лет назад он начал собирать японские гравюры. Оказалось, что все, что он считал в своей коллекции лучшим, было вдохновлено дзеном, и он начал его изучать. Он жил в Японии уже давно и практически свободно говорил по-японски. Иногда он посещал дзенских священников, но еще ни разу не рискнул встретиться с дзенским наставником.

— В этом случае я зайду слишком далеко, — сказал он, когда мы познакомились поближе. — Не хочу подвергать себя опасности. Изучение коанов кажется мне сущим адом. Не то чтобы я не мог расстаться со своей собственностью, с образом жизни или с возникающим у других впечатлением о моем богатстве, просто мне не хочется расставаться с представлением о том, кем я являюсь. Мне кажется, что человек, который решил коан, совершает самоубийство. Не посылая себе пулю в череп, не вспарывая живот — так можно разрушить разве что тело. Все мы думаем, что после смерти будем жить в некоем духовном теле. Христианин попадет в рай, буддист начнет новую жизнь. Даже атеист не верит в то, что будет полностью уничтожен, у него не хватает смелости помыслить о себе абсолютный негатив.

— А медитация? — спросил я. — Вы когда-нибудь думали о медитации? Пробовали?

— Разумеется. Пробовал, но не смог скрестить правильно ноги. Да и зачем мне скрещивать ноги? Я западный человек, обучаясь, я должен находить альтернативы.

— Например? — спросил я, но он не ответил.

Я не настаивал. Хороший буддист, согласно прочитанным мною книгам, не является миссионером, напротив, он терпимо относится к чужим мыслям, решениям, образу жизни. Терпимость приводит к дружбе. Дружба всегда побеждает. Никаких буддийских войн не было.

Лео Маркс стал моим прибежищем в Японии. Когда заканчивался сэссин и монастырский режим на некоторое время смягчался, мне иногда позволяли съездить на уик-энд в Кобэ. И тогда «крайслер» с безупречным водителем за рулем встречал меня на вокзале и привозил в дом Лео, где я мог делать все, что хотел. Я читал, сидя на балконе, глядел на море, тонул в глубоком, с отличной обивкой тростниковом кресле, клал ноги на решетку балкона, курил сигару, смотрел, как на закате выходят в море рыбацкие лодки, поглощал большие порции голландских яств и пил женевер. Его оплачиваемые японские приятели, изящные в своих кимоно, меня не отвлекали. Лео никогда не представлял их мне, и я улыбался, когда случалось встретиться с ними в большом трехэтажном особняке. Я набрал книжек из его библиотеки и впервые прочел ван Гулика, голландского посла и китаеведа, который сочинял детективные истории о Китае и знаменитом судье Ди. Ди мыслит строго по-конфуциански, твердо верит в мораль, но, когда сталкивается с буддийскими или даосскими учителями, которые подшучивают над ним, относится к ним с уважением, поскольку Ди, неподкупная и честная личность, способен осознать глубину их учений.

В один из уик-эндов я оказался на вечеринке, проводимой по правилам светского общества. Впервые в жизни я надел вечерний костюм, который одолжил мне Лео. Дамы проявляли ко мне большой интерес. Для меня оказалось приятной неожиданностью думать, что я, отскребавший в монастыре пол и выдергивавший сорняки, был здесь таинственной личностью, романтиком, мистиком. Сигара во рту, стакан виски со звонкими ледяными кубиками в руке, подтянут как офицер голландских военно-морских сил (наклонившись, я рисковал потерять брюки; чтобы они держались, приходилось выпячивать живот), я снисходил до уровня этих светских дам, восхищался их бюстами, изящно приподнятыми невидимыми пластиковыми конструкциями, а небольшой джазовый оркестр в это время делал атмосферу вечера еще теплее. Моя роль мне не мешала, но немного спустя все это стало выглядеть довольно нелепо. Если бы меня увидел здесь наставник, он наверняка бы усмехнулся.

— А коан?

Дамы хотели знать и о нем.

— Так что же все-таки это такое, коан? Как можно описать хлопок одной ладонью?

Совсем недавно вышла книжка, в которой были приведены некоторые коаны и дзенские притчи, и все в этой компании ее прочли.

— Действительно ли дзенский наставник сломал ногу своему ученику, прищемив ее створкой ворот? Неужели эти жестокие методы могут привести к просветлению? Правда ли, что один ученик в Китае отрубил себе руку, чтобы доказать наставнику свой интерес к дзену?

— Полагаю, что это так, — ответил я.

Однако наставник никогда никому не ломал ног и не выказывал желания, чтобы я себя уродовал. Неплохая идея, подумал я. Будь я уверен, что отрубленная рука немедленно приведет меня к просветлению, я предпочел бы этот метод нескончаемой муке на скамье для медитации.

Меня несколько раз спросили, дал ли мне наставник коан и, если дал, решил ли я его? Спрашивавший господин представился как специалист по дзен-буддизму. Он сказал, что посещал лекции в Лейденском университете.

— Я знаю, как звучит хлопок одной ладонью, — прошептал он мне на ухо и поглядел на меня так, словно мы оба принадлежали к тайному братству.

— А я нет, — ответил я.

— Конечно, конечно, — хитро улыбнулся он, — настоящее понимание никогда не выставляется напоказ.

Я выпил в тот вечер слишком много, но вряд ли кто-нибудь это заметил. После вечеринки Лео отвез меня в бордель, где были мальчики, одетые как девушки. Гомосексуальность и трансвестизм, если они имели отношение к проституции, были запрещены тогда законом, и в борделе имелось несколько настоящих девушек, в баре, для отвода глаз. Редкий случай, чтобы мужчина, предпочитающий женщин, оказался в такой ситуации. А когда девушки узнали, что я говорю по-японски, хоть и плохо, их восторгу не было предела. Я был заласкан и захвален. Лео, по-отечески оглядев меня, запихал меня в утреннее такси, а сам уехал домой размышлять о дзен-буддизме.

— Я, разумеется, буддист, — сказал он. — Но стоит немного задуматься, и у меня уже вряд ли хватит смелости практиковать мою веру.

Взмахнув сигарой, я пожелал ему обрести силу.