Иосиф Флавий. История про историка - Петр Ефимович Люкимсон

прост: все это время Иосиф не только завязывал новые знакомства и наращивал связи с влиятельными лицами как внутри еврейской общины, так и в римских кулуарах власти, но и напряженно учился. Очевидно, в Риме он не только усовершенствовал свой греческий и овладел латынью, но и по-настоящему глубоко познакомился с греческой и римской литературой, что очень пригодится ему в будущем.

Одновременно он наблюдал за повседневной жизнью римлян, стремился проникнуть в их психологию. Позже он утверждал, что также познакомился в Риме с системой армейской тренировки и техникой ведения войны римской армией. Но это уже звучит несерьезно: нет никаких сведений, что Иосиф в дни пребывания в Риме ездил по тренировочным лагерям легионов. А значит максимум, что он мог видеть, — это марширующих по городу в полном облачении преторианцев или парад, в котором участвовал один из прибывших в город легионов.

Тем не менее в 66 году на родину возвращался другой Иосиф — обладающий куда большими знаниями и жизненным опытом, узнавший, что такое мощь Рима, и понявший, чем может обернуться для его народа столкновение с этой мощью.

Он знал из писем отца, что в Иудее дела обстоят из рук вон плохо. Но он и представить не мог, насколько плохо…

Глава 5. Возвращение на родину, в страну незнакомую

Нет никаких сомнений, что Иосиф вернулся домой не позднее конца июня — начала июля 66 года. Вернись он чуть позже — и после того, как он ступил на землю Кейсарии, был бы просто растерзан толпой местных греков, как, впрочем, и любой другой еврей. Столкновение с ними было неизбежно, и даже если бы он каким-то чудом остался в живых, то непременно хотя бы несколькими фразами рассказал бы об этой переделке в «Жизнеописании», как рассказал о кораблекрушении, которое то ли было, то ли не было. Но нет — все прошло мирно, и, оказавшись под отчим кровом в Иерусалиме, он с жадностью слушал рассказы отца и его друзей о том, что произошло за годы его отсутствия.

Выходило, что он был большим оптимистом, когда, уезжая, думал, что хуже Альбина прокуратора быть не может. Еще как может! Сменивший Альбина Гессий Флор, на которого Иосиф возлагает главную ответственность за начало Иудейского восстания, оказался настоящим чудовищем.

Грек из Клазомеи, обладавший римским гражданством, Флор получил место прокуратора благодаря тому, что его жена Клеопатра была одной из многих подруг жены Нерона Поппеи.

Историки далеки от того, чтобы однозначно присоединиться к обвинениям Иосифа. Причины восстания, по их мнению, были слишком глубоки и многообразны, чтобы сваливать всю ответственность на одну конкретную личность. Но и они сходятся во мнении, что Флор, не раз сталкивавшийся с евреями в Малой Азии, был, вероятнее всего, патологическим антисемитом. Если другие прокураторы в отношении евреев придерживались как интересов Рима, так и личных интересов, то у Гессия Флора к этому примешивалась еще и личная ненависть.

Он терпеть не мог тот народ, которым был поставлен управлять, и не только не намеревался идти на какие-то послабления, но, напротив, хотел преподать ему «хороший урок». По словам Иосифа, он «вел себя так, как будто его прислали в качестве палача для казни осужденных. В своей жестокости он был беспощаден, в своей наглости — без стыда» (ИД, 2:14:2).

Флор не просто резко повысил налоги, причем не только в пользу Рима, но и в свою собственную, но и довел коррупцию до абсурдных масштабов, даже не стесняясь своего постоянного требования все новых взяток. Вместо того чтобы бороться с разбоем и преступностью, ставшими в стране рутиной, он попросту развязал руки разбойникам, обусловив свое бездействие тем, что они будут отдавать ему определенную долю от добычи.

«Обогащаться за счет единичных лиц, — пишет Иосиф, — ему казалось чересчур ничтожным; целые города он разграбил, целые общины он разорил до основания, и немного недоставало для того, чтобы он провозгласил во всей стране: каждый может грабить, где ему угодно, с тем только условием, чтобы вместе с ним делить добычу. Целые округа обезлюдели вследствие его алчности; многие покидали свои родовые жилища и бежали в чужие провинции» (ИВ, 2:14:2).

Иерусалимская знать, понимая, что дальше так жить невозможно, склонялась к тому, чтобы послать делегацию с жалобой на Флора в Рим, к императору, или хотя бы в Антиохию, к губернатору Сирии Цестию Галлу, но одновременно сознавала всю опасность этого предприятия. Флору не составляло труда перехватить послов, и тогда бы все они кончили жизнь на кресте.

Было решено дожидаться, когда Галл сам посетит Иудею. И когда он по сложившейся традиции прибыл в сопровождении Флора в Иерусалим накануне Песаха, губернатора окружила огромная толпа, молившая сжалиться над евреями и освободить их от злодея-прокуратора.

Надо отдать должное Цестию — он выслушал многих жалобщиков и пообещал во всем разобраться и убедить прокуратора быть более справедливым к подданным, несмотря на то, что стоявший рядом Флор сопровождал каждую жалобу язвительными замечаниями.

По предположению Иосифа, Флор, проводивший, как это и предписывалось, высокого гостя до Кейсарии, во-первых, пришел в бешенство от того, что евреи посмели на него пожаловаться, а во-вторых, с тревогой думал о том, какое письмо о своем посещении Иерусалима Цестий Галл отправит в Рим, — он видел, что жалобы населения показались губернатору небезосновательными. Конечно, Флор мог рассчитывать на заступничество Поппеи, но в данном случае все осложнялось ее известными симпатиями к евреям. Именно тогда, считает Иосиф, прокуратор пришел к выводу, что следует действовать по принципу «чем хуже, тем лучше» — с тем чтобы довести евреев до отчаяния, заставить их поднять мятеж, и тогда «он мог надеяться большим злом отвлечь их (императора и его окружение. — П. Л.) от разоблачения меньшего» (ИВ, 2:14:3).

Предлога для нового витка эскалации Флору пришлось ждать недолго. В мае, то есть спустя несколько недель после Песаха, жившие в Кейсарии греки привезли в ответ на свое ходатайство полученный подкупом указ Нерона о том, что город следует считать греческим, а следовательно, и интересы греческого населения должны в нем превалировать над интересами еврейского. В «Иудейской войне» Фейхтвангер для остроты сюжета предположил, что указ был привезен на том самом корабле, на котором Иосиф возвращался из Рима, а издан был в качестве своеобразной компенсации грекам за освобождение группы священнослужителей-коэнов, которого добился сын Маттитьягу. Так это или нет, утверждать невозможно, но два этих события действительно произошли либо одновременно, либо с разницей в одну-две недели.

Вскоре после этого указа в Кейсарии обострился давний спор между местными греками и евреями вокруг синагоги, построенной на земле, которая принадлежала одному из местных греческих фабрикантов — владельцу нескольких ремесленных мастерских. Каким