Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

взгляд слепо ощупывал стол и сидящих за ним людей, тоненькая старческая рука со свежим маникюром зачем-то скребла щеку. – Тут недалеко, в парке, катают на пони… Может, один сюда и забрел…

Вот ведь старая слабоумная…

Чувствуя, как сжимаются зубы, Олеся одернула себя, не додумав непривычно злую мысль. Алла Егоровна была испуганной, растерянной, но никак не слабоумной. По крайней мере, до чаепития. Что-то поменялось в ней только теперь, и оставалось лишь надеяться, что это временно. В любом случае, злиться на нее из-за этого было неправильно.

– Алла Егоровна, – произнесла Олеся чуть медленней и отчетливей, чем обычно, – вы ведь тоже заметили, что на улице что-то не так, помните?

– Да, – хозяйка квартиры кивнула, и взгляд, обращенный теперь к Олесе, слегка прояснился.

– Вы видели там что-то еще? Что-то необычное?

– Двор стал какой-то… – она замешкалась, мучительно подыскивая подходящие слова.

Молчавший Семен снова с громким скрежетом отодвинул стул и подошел к кухонному окну. Вслед за ним, кряхтя, из-за стола вылез и Виктор Иванович.

– Никого, – сухо прокомментировал Семен и повернулся к Олесе. – Ты сегодня людей на улице видела?

– Нет.

– А машины?

– Нет. В том-то и дело.

– Надо с лоджии посмотреть, там обзор лучше, – сказал Виктор Иванович, отлепившись от окна. Кажется, он до сих пор не мог поверить в полное исчезновение других людей, и Олеся его понимала. Глядя утром в окно, она испытывала то же самое.

Все последовали за Хлопочкиным сначала в гостиную, а потом на лоджию, где растянулись цепочкой вдоль окон.

Прижав ладони к узкому подоконнику из белого пластика, Олеся рассматривала изменившийся двор. На ум приходило только одно слово: руины. Припорошенные сухим серым песком обломки асфальта, неровный пунктир развалившихся поребриков, покосившиеся остовы детской горки и гаражей – все выглядело буквально истлевающим от старости, словно прошла не одна ночь, а целое столетие. Не состарились только окружающие дома. Построенные из зернистых серых плит, они все так же возвышались вокруг, и вертикальные ряды лоджий (больше не светлые, не остекленные, не облицованные изнутри плиткой или панелями) зияли чернотой пустых окон. Слишком незнакомо. Слишком неправильно.

– Какой-то другой мир… – пробормотала Олеся себе под нос. Похоже, ее никто не услышал, но повторять погромче она не стала. Эта мысль казалась ей чересчур безумной, чересчур… Чересчур страшной. Так не могло быть.

– Не может такого быть… – Виктор Иванович никак не мог оторвать взгляд от непривычно угрюмого двора, лежащего в полном запустении под пасмурным небом. – Куда-то ведь все подевались! – Он стиснул кулак и стукнул по подоконнику. Его жена, неотрывно глядящая куда-то перед собой (на темные лоджии, еще вчера застекленные, а сегодня – нет), вздрогнула. – Не могли же мы все проспать!

– Я видела женщину из нашего дома, – медленно произнесла Алла Егоровна, указывая во двор. – Вон там, у гаражей.

– Какую женщину? – спросил Хлопочкин, повернувшись к жене.

Алла Егоровна неприязненно поджала губы, снова сделавшись похожей на прежнюю себя.

– Ту бабку.

– Психическую? – уточнил муж. – Которая на тебя наорала?

– Да.

– Значит, выход наружу есть! – горячо заявил Семен и выскочил с лоджии, по пути чувствительно задев Олесю локтем.

Да чтоб ты…

– Но она ведь не с нашего этажа… – запоздало добавила Алла Егоровна. Семен уже не слышал.

Холодящая сердце пасмурная апатия будто приковала всех троих к месту. Прошло больше минуты, прежде чем они смогли оторвать взгляды от пустого (неправильного) двора и медленно побрели за Семеном.

Когда Олеся и Хлопочкины вышли в подъезд, он сидел на ступеньках, привалившись к перилам и тяжело дыша. Несколько темных прядей прилипли ко взмокшему лбу. Похоже, по лестнице он не шел, а бежал. Но раз он до сих пор здесь…

Олеся подумала о мухе, бестолково бьющейся в стекло. Вот он – мир, но невидимая преграда не пускает наружу. А если и пропустит, то в какой именно мир они попадут? Нормальный – или тот, который видно из окон?

– Все то же самое! – зло бросил Семен, увидев остальных. – Вашу мать! – Вскочив на ноги, он саданул кулаком по перилам, и те содрогнулись с глухим металлическим стоном. – И лифт этот долбаный тоже не работает! – Парень метнулся к лифту и несколько раз безрезультатно ударил по кнопке на стене, а потом с грохотом пнул сомкнутые створки.

Олеся отступила подальше и наткнулась спиной на противоположную стену. Наблюдая за Семеном, она чувствовала, как внутри что-то неприятно сжимается, давит сзади на глазные яблоки невидимой пока чернотой. Как во время ссоры с Васей.

Ни на кого не глядя, Семен подошел к двери Олесиной квартиры и дернул ручку. Дверь не поддалась – Олеся заперла ее перед тем, как они отправились к соседям.

– Олесь, дай ключи, – попросил он уже нормальным голосом, – у меня сигареты в рюкзаке остались. Я что-то… вышел из себя, – Семен торопливо пригладил волосы на затылке, метнув быстрый взгляд в сторону остальных. – Извините.

Олеся вытащила из кармана связку и протянула ему.

– Спасибо.

По-прежнему не поднимая взгляда, Семен взял ключи, открыл дверь и скрылся в квартире.

Неловкую паузу нарушил Виктор Иванович.

– Так, – пожилой сосед нарочито громко хлопнул в ладоши, – что мы имеем? Выйти пока нельзя, связи нет. – Он заложил руки за спину, прошелся по площадке и повторил: – Так. Людей тоже нет, кроме той бабки, – в этот момент Алла Егоровна, вновь провожающая его полным надежды взглядом, мелко закивала, – и та ушла куда-то, ищи ветра в поле. Так, – еще раз «такнув», Хлопочкин остановился. – Аллочка, у нас вода есть?

– Утром была.

– Иди проверь, если есть – набирай во все тазы!

Алла Егоровна, шурша тапочками, скрылась в тамбуре.

– И вы тоже наберите воды, – сказал Виктор Иванович Олесе. – Мало ли что, в самом деле. Сколько нам тут…

Не закончив фразу, он отвернулся и зашаркал следом за супругой. Поникшие плечи под обрамленной сединой лысиной смотрелись по-стариковски, но сухое, как удар по дереву, «таканье» все же внушило Олесе немного уверенности. По крайней мере, теперь было ясно, чем стоит заняться в ближайшее время.

Подумав о времени, Олеся автоматически подняла к глазам руку с часами и тут же вспомнила, что они остановились. На половине первого, точно. Присмотревшись еще раз к циферблату, она заметила, что минутная стрелка показывает тридцать две минуты. Видимо, раньше она не придала этому значения, округлив время до половины.

Первым, что Олеся увидела, вернувшись к себе в квартиру, были ботинки Семена на коврике в прихожей. Ему придется оставаться у нее, пока все это не закончится. Не выгонять же его в подъезд.

Наклонившись, чтобы стащить с ног кроссовки, Олеся ощутила подступившую к