Парадокс Апостола - Вера Арье

* * *

Вернувшись в Афины после той непродолжительной поездки на Корсику, она долго не находила себе места.

К тревоге за Родиона, чья судьба была ей неизвестна, примешивалось чувство вины перед Харисом, который вообще не подозревал, чем вызвана ее внезапная послеотпускная депрессия.

В первые дни она еще пыталась что-то разузнать у спасателей на кальвийском пляже, но по телефону они отказались дать ей какую-либо информацию. В начале августа, вооружившись справочниками, она принялась обзванивать все издательские дома Парижа, выясняя, числится ли у них сотрудник с экзотическим именем Родион. Поначалу это не приносило ровным счетом никакого результата, но наконец ей улыбнулась удача.

Однажды утром трубку сняла сонная женщина, говорившая с легко уловимым африканским акцентом. Она лишь на время отпуска подменяла секретаря и абсолютно ничего не знала о сотрудниках издательства, поэтому предпочла перевести звонок в кабинет самого директора.

— У аппарата, — нехотя произнес Робер, глядя с тоской в широко распахнутое окно и думая, что бокальчик розового со льдом в такую жару совсем бы не помешал.

— Добрый день, извините, что беспокою, я разыскиваю журналиста по имени Родион. Возможно, он работает у вас…

— Нет.

Сердце Анны упало. Впрочем, за эти дни она уже привыкла получать именно такой ответ.

— Уже не работает.

— Уже? Значит, он…

— Господин Лаврофф, если вы о нем, уволился неделю назад. Попробуйте позвонить ему на домашний, хотя он наверняка еще болтается на Корсике: у него там возник…эммм… личный интерес.

Анна повесила трубку, не будучи уверена, что поблагодарила собеседника за любезно предоставленную информацию.

Уволился неделю назад.

Что ж, значит, выжил, здоров и решает дела сердечные. Почему-то эта столь желанная новость радости ей не принесла.

Наступила замечательно мягкая афинская осень. Дни стали чуть короче, зато солнце не жгло, а ласково пригревало, и было так приятно сидеть в саду, строя планы на будущее…

Они с Харисом затеяли масштабный переезд, искали дом, в котором бы было два отдельных крыла: одно для них, второе для свекрови. Совсем отселить старушку было невозможно, она едва ли могла справиться с хозяйством сама, да и Харис был слишком хорошим сыном, чтобы сослать мать с глаз долой в угоду молодой жене. Найти подходящий вариант оказалось несложно: большинство домов в Греции строились с прицелом на две, а то и на три семьи. Родители предпочитали держать выросших детей под крылом до самой старости, а потому большие и шумные греческие семьи были не мифом, а повсеместной реальностью.

Харис погряз в рабочей рутине, и Анна в одиночку занималась просмотром нового жилья. К концу третьей недели поисков она добралась до северной окраины города, которая теснилась у подножия горы Пендели. Это место понравилось ей сразу: в сосновом бору стояли аккуратные домики, каждый со своим садом или лужайкой. Ей приглянулся компактный коттедж, в котором с комфортом могла расселиться вся их небольшая семья — каждый в отдельности. Но главная ценность дома состояла в просторном нулевом этаже с отдельным входом со стороны сада. Там она мечтала оборудовать студию и давать частные уроки.

София — так звали мать Хариса — похоже, почуяла грядущие перемены, присмирела и редко выходила из своей комнаты. Первые месяцы их совместной жизни Анна очень старалась наладить контакт: сопровождала ее за покупками на субботний рынок, готовила греческие блюда, в общем, пыталась хоть чуть-чуть угодить. Удавалось ей это или нет, было трудно понять: бабка оказалась молчалива и непроницаема, как черная монашка. К тому же со временем Анна уловила в ней пугающее стремление следить и подглядывать. Она стала замечать, что вещи в ее шкафу аккуратно перебрали, были просмотрены и сложены в ином порядке ее книги, а в параллельную трубку телефона тяжело дышат, слушая малоинтересный постороннему человеку разговор. Затем свекровь стала позволять себе пройти и незаметно, ну почти незаметно, задержаться минут на десять возле двери их с Харисом спальни. Однажды утром, принимая прохладный душ, она спиной почувствовала пристальный взгляд, обернулась — в щели приоткрытой двери темнела сгорбленная фигура, которая и не подумала исчезнуть, когда ее присутствие было замечено. Не выдержав, Анна рассказала об этом Харису, но тот лишь пожал плечами: тебе померещилось.

Для Хариса брак с Анной был вторым по счету. До этого он долго и бездетно был женат на своей университетской подруге, с которой они достигли профессиональных высот, построили общий дом, да и развелись. Причину развода Харис никогда и ни с кем не обсуждал.

Наконец косметический ремонт дома был завершен.

Анне не верилось, что больше ей не придется сидеть и ждать часами, когда придут мастера. Назначать точное время визита оказалось занятием бесполезным: в Греции никто никуда не спешил и договоренностей не соблюдал. Мастер мог прийти на два часа позже оговоренного времени, не прийти вообще или, например, заявиться под вечер и заодно привести шурина, «потому что у них в этих краях есть и другие дела».

К весне закончились работы и в ее хореографической студии. Харис радовался, что у жены появилось занятие, и не ограничивал ее в расходах. Пол был застелен светлым паркетным ламинатом, дальняя стена полностью отделана зеркалами в полный рост, слева от входа установлен балетный станок. По утрам Анна проводила занятия для любителей, в основном студенток и молодых богатых бездельниц. А после обеда набралась группа детей школьного возраста. С ними Анна могла заниматься бесконечно, получая невероятную отдачу от маленьких строптивых учениц, смотревших на нее дерзкими глазами. Довольно быстро, как это бывает в деревнях, слух о «русской балерине» разошелся по округе, и у Анны появились новые клиенты.

Харис тоже испытывал явное облегчение: жена при деле, и ему не нужно беспокоиться о том, в каком настроении он застанет ее вечером.

Реализовывался и еще один важный для него проект. От Евросоюза были получены субсидии на строительство крупнейшего на Балканах кардиологического центра, который он должен был возглавить.

* * *

Анна шла по узкой тропинке редкого прибрежного леса, где она любила бывать в свободные часы.

Приближался вечер, в тени деревьев становилось зябко: в этом году весна была поздней. Мимо трусцой пробежала крупная рыжая собака без ошейника, их здесь было великое множество, диких и совершенно безобидных псов. Некоторых из них она уже узнавала «в лицо», а они, лишь вильнув хвостом в знак приветствия, уносились дальше по своим неотложным собачьим делам.

Одинокие лесные прогулки располагали к размышлениям, но думать о Родионе она себе запретила. К тому же голова была занята теперь совсем другим: живот становился все заметнее, а его обитатель наполнял жизнь новым смыслом.

Муж светился от счастья, окружал Анну непривычным вниманием, организовывал частые вылазки на Пелопоннес и даже взял недельный отпуск, чтобы вместе с ней заняться оформлением детской комнаты. Они ждали девочку, и это пробуждало в нем самые глубинные чувства, о существовании которых он раньше даже и не догадывался. Анна все хорошела, на ее тренированном узком теле растущий живот казался забавным накладным муляжем, беременность ей шла. Беспокойная София, узнав о положении невестки, смягчилась, все чаще благостно сидела в кресле на своем просторном балконе, надев роскошные солнечные очки и соломенную шляпу. Приходя с прогулки, она приносила невестке то деревянный лоточек со спелой клубникой, то свежий, осыпающийся кунжутом кулури[16], вкуснее которого Анна ничего в жизни не ела. Анна продолжала заниматься в студии, хотя понимала, что скоро нужно будет сделать паузу: двигаться становилось тяжело, а провести урок, не совершая рискованных па, было практически невозможно.