Патриот - Терри Пратчетт

— Это вы за госпожу Боггис столько предложили? — Ваймс небрежно помахал рукой. — Четырех, да, пожалуй, четырех верблюдов и козла было бы более чем достаточно. И то с учетом, что она побреется.

На последовавший за этой фразой хохот принца оглянулись все гости.

— Замечательно! Просто прекрасно! Должен признаться, командор, некоторые ваши сограждане считают нас, клатчцев, законченными варварами, заради приобретения ваших жен готовыми, так сказать, заложить последний тюрбан. Наверное, это потому, что мой народ изобрел высшую математику и полуденный отдых. Вообще-то, даже удивительно, и как это меня, такого отсталого, наградили почетной степенью.

— В самом деле? И что же это за степень? — полюбопытствовал Ваймс.

«Не удивительно, что этот парень — дипломат. Ему ни на грош нельзя доверять, мысли у него выписывают такие кренделя, и невзирая на это, он вам все равно чертовски нравится…» — подумал Ваймс.

Принц извлек из складок одеяния письмо.

— Меня обозвали докторумом Циркум Экс Бубликум. Что-то не так, сэр Сэмюель?

Ваймс ухитрился превратить предательский смех в приступ кашля.

— Нет-нет, ничего, — выдавил он, — нет.

Надо было срочно менять тему. И, к счастью, возможность для этого сразу подвернулась.

— А для чего господин Ахмед ходит с большим кривым мечом на спине? — с искренним любопытством поинтересовался Ваймс.

— О, сэр Сэмюель, разумеется, как настоящий стражник вы не могли не заметить…

— Спрятать такое оружие не спрячешь, — размышлял Ваймс. — Учитывая величину клинка, скорее ваш помощник должен за ним прятаться.

— Это церемониальный меч, — объяснил принц. — И Ахмед никогда с ним не расстается.

— И в чем же предназначение этого церемониального…

— А, вот вы где! — откуда ни возьмись, выскочил Чудакулли. — Мы почти готовы. Сэм, тебе известно, что ты идешь в самой голове процессии, и…

— Да-да, известно, — перебил Ваймс. — Я как раз спрашивал его высочество, что…

— …Не угодно ли вам, ваше высочество, и вам, господин… э-э… силы небесные, что за гигантский меч, в общем, займите место среди почетных гостей, а мы уже вот-вот, не успеете и до двух шейхов сосчитать…

«И все-таки стражник всегда остается стражником, — размышлял Ваймс, пока волшебники и гости у него за спиной с горем пополам выстраивались в величавую и стройную колонну. — Стоит кому-нибудь предпринять попытку выставить тебя в хорошем свете, и ты сразу начинаешь подозревать его. Просто потому, что ЛЮБОЙ, кто из кожи вон лезет, чтобы понравиться стражнику, делает это неспроста. Значит, что-то затевает. Разумеется, этот парень дипломат, и все же… Остается лишь надеяться, что он не изучал лататинский».

Кто-то постучал Ваймса по плечу. Оглянувшись, он встретился взглядом с улыбающимся Ахмедом 71-й час.

— ЕсЛи вдруг оффенди передуМываеМ, Моя даеТ двадцать пяТь верблюдов, неТ проблема. — Он вытащил изо рта зубок гвоздики. — ОбиЛьных пЛодов Тe6e в чресла.

Он подмигнул. Это был самый двусмысленный из всех двусмысленных жестов, когда-либо виденных Ваймсом.

— Это еще одна… — начал было командор, но собеседник уже растворился в толпе.

— Мне… куда? — пробормотал Ваймс. — Силы небесные!

Тут Ахмед 71-й час возник снова, уже с другой стороны, но по-прежнему в облаке гвоздичного аромата.

— Я исчезаТь, я появЛяТься, — довольно сообщил он. — Принц передавать, что сТепень, коТорую eМу вдариЛи: докТор Дырка оТ БубЛика. ЭТи чародеи Такие шуТники! О, Мы все кишки надорваТь, Так сМеяТься!

И он снова исчез.

Конвивиум был великим празднеством Незримого Университета. Изначально этот — праздник сводился к скромной церемонии присуждения волшебных и прочих степеней, однако с годами преобразовался во что-то вроде фестиваля дружбы Университета и города. Особенно же отмечался тот факт, что людей теперь почти не превращали в лягушек. За отсутствием событий вроде Вхождения Во Власть Нового Лорда-Мэра или Торжественного Открытия Очередного Парламентского Сезона в этот день гражданам предоставлялась одна из редких возможностей похихикать над теми, кто забрался по социальной лестнице выше их, — во всяком случае над их облегающими лосинами и нелепыми нарядами.

Учитывая масштабность мероприятия, его проводили в здании городской Оперы. Люди подозрительные — то есть такие, как Ваймс, — считали, что это здание выбрали специально, чтобы туда можно было устроить процессию. Волшебники сплоченно-покорными рядами шествовали по улицам, выражая миролюбие и дружелюбность и тем самым очень тонко напоминая, что так было далеко не всегда. «Посмотрите на нас, — словно бы говорили волшебники. — Раньше мы правили городом. Посмотрите на большие набалдашники на наших посохах. Любой из этих посохов, попади он в не те руки, мог бы нанести весьма серьезный ущерб — поэтому так прекрасно, что сейчас сия магия в надежных руках. Ну разве не чудесно, что теперь мы живем в мире и согласии?»

И кто-то однажды, руководствуясь причинами весьма символического характера, решил, что командор Городской Стражи должен идти впереди. Много лет никого это не волновало — по причине отсутствия такого командора — но теперь он появился, и звали его Сэм Ваймс. В алой рубахе с дурацкими мешковатыми рукавами, красных лосинах, странных раздутых штанишках, вышедших из моды еще в те времена, когда кремень выступал в авангарде энергетики, и с игрушечным ярко сияющим нагрудником… Довершали картину перья на шлеме.

И он очень хотел спать.

И в руках еще мешался чертов церемониальный жезл.

Выступая из главных ворот Университета, Ваймс старался смотреть на жезл, и никуда больше. Вчерашний дождь очистил небо. Город курился испарениями.

Если смотреть на жезл, не увидишь тех, кто над тобой хихикает.

Вид жезла не прибавлял вдохновения.

На потускневшем маленьком щите (после того как его как следует отдраили) читалась надпись: «Апора И Надежа Каралевская».

А вот она как раз немножко поднимала настроение.

Перья и украшения, золотые галуны и меха.

Может быть, из-за усталости, а может, в попытке отгородиться от всего мира постепенно Ваймс погрузился в привычное состояние — как будто он идет по городу во время обычного патрульного обхода и думает при этом всякую всячину.

Павлианская реакция в чистом виде[5]. Ноги шагали, руки махали, и, подчиняясь ритму, мозг Ваймса тоже переключился. Не то чтобы он, Ваймс, шел как во сне. Просто его уши, нос и глазные яблоки сейчас функционировали в режиме «я-самый-подозрительный-тип-на-свете», предоставив высшим нервным центрам мозга работать вхолостую.