Переступить черту. Истории о моих пациентах - Карл Теодор Ясперс

при любых обстоятельствах хотела оставить службу, остается всегда неизменным. Только короткое время отрицания, скорое признание[25].

Заключение Вильманнса предполагало, что Ева Б. находилась в безвольном состоянии вследствие тоски по дому.

Прокурора[26] обоснование этого взгляда не убедило. Было затребовано другое заключение и, наконец, главное заключение третьего лица. Оба сочли преступницу вменяемой. Однако было установлено нежелание служить. Из ничтожных мотивов, из-за пары кружек пива взрослыми совершаются клятвопреступления и убийства, поэтому вполне допустимо, чтобы и Ева Б. действовала из преступных намерений. В особенности выделялось, что патологическая тоска по дому должна была выдавать себя симптомами: потеря аппетита, нарушение сна и т. д.

В обоснованиях суда среди прочего было указано: заключения, которые предполагают вменяемость, не могут дать достаточного психологического объяснения. «По признанному тезису о достаточных обоснованиях применительно к человеческим поступкам обоснования поступка должны быть достаточно тяжкими, чтобы у нравственно и умственно нормального человека уравновесить противостоящие решению сомнения». Для объяснения вопиющего противоречия между мотивом и тяжестью поступка еще незрелого нравственного и умственного развития преступницы недостаточно. Случаи, при которых преступления совершаются по ничтожным причинам, относятся к настоящим преступным натурам. О таковой в случае с Евой Б. по многочисленным свидетельским показаниям речь не идет. Мнение Вильманнса — преступление является выплеском усилившегося до беспомощности порыва тоски по родине — представлялось приемлемым. На основании положения в dubio pro reо[27], которое действительно и при § 51 УК, суд вынес оправдательный приговор.

Ева Б. после того, как она некоторое время провела дома, уже долгое время снова работает служанкой. О ней не слышно ничего неблагоприятного, она прилежно работает.

Чтобы, насколько позволяют известные до сих пор истории болезни, иметь возможность отличать при этих ностальгических состояниях типичное от индивидуального, должно сначала быть представлено несколько случаев, которые совпадают со случаями с Ап. и Евой Б. в том, что интеллектуальная или моральная неполноценность не доказана и невероятна. Следующий случай имеет некоторое сходство со случаем с Евой Б.

Случай доктора Шпитты

Шпитта: Практические труды по судебно-медицинской психологии. Росток и Шверин, 1855. С. 25. Тоска по родине. Меланхолия. Убийство.

Р., дочь пастуха, на пасху 1850 г. по достижении 13-ти лет по желанию родителей начала работу в качестве детской няни у чабана.

Через 14 дней она навестила своих родителей. Вечером она вернулась обратно. Чабан утверждает, что всегда был ею доволен. У нее также всегда был хороший аппетит и здоровый сон. Печали и слез он не замечал. Но уже на следующий день по возвращении она потребовала снова отпустить ее к родителям, потому что у нее якобы болит желудок. Посещение ей не разрешили. Поэтому она тайно ушла домой, надев свои лучшие вещи, но оставив остальные.

На следующий день она вернулась в сопровождении тети к своим хозяевам обратно, но заявила, что ни в коем случае не останется там дольше. Поскольку и хозяин больше не возражал, служба прекратилась.

Уже 17 апреля она снова начала службы у жены поденщика Г. в С. Сперва она была довольна и, казалось, охотно туда шла. В понедельник 22 апреля она посетила своих родителей, чтобы сменить белье, оставалась там только короткое время и говорила, что довольна.

25 мая она передала своему отцу просьбу, чтобы он встретился с ней, потому что она хочет поговорить с ним. «Мать, которая об этом ничего не сказала мужу, в предположении, что ее дочь вернется домой, поставила палку для ее наказания. Действительно, дочь появилась уже вечером, и когда она не сразу ответила на вопрос матери о ее намерениях, а вместо этого в ответ на слова, что она снова хочет убежать со службы, начала плакать, мать сильно побила ее палкой и отправила опять в С.» Обвиняемая заявила, что уже тогда она лелеяла надежду снова вернуться домой, что она хотела сообщить отцу, что больше совсем не может выносить пребывание там, и просить, чтобы он опять взял ее домой. Г. она солгала, сказав, что отец попросил ее вечером, когда он пойдет за дровами, выйти немного ему навстречу, чтобы поговорить с ней.

Ее живое стремление в родительский дом бросилось в глаза хозяевам. Часто вечером и в течение дня она вставала, выбегала из дома и ходила у торфяного сарая туда-сюда, поглядывая в направлении ее родной деревни. Однажды она сказала, там все-таки лучше. В ответ на наводящие вопросы она сказала только, что дома там красивее. Побужденные такими наблюдениями, супруги часто спрашивали девочку, нравится ли ей и у них тоже, что она всегда подтверждала и добавляла: еда и питье еще лучше, чем дома. Когда ее спрашивали о том, почему она внезапно иногда убегает, она говорила, что у нее понос. Обычно, как показывает муж, Р. хорошо ела и спала, не была заметно печальной и не плакала. Она всегда хорошо вела себя, была аккуратной, послушной и работящей. Жене показалось между тем, а именно вечером 27 апреля, как будто Р. плакала. Но обвиняемая отрицала это, свалила слезы на дым и заявила, что вполне довольна своим положением. Сама Р. свидетельствует, что вечерами она не могла заснуть, иногда также страдала пугающими снами, по утрам, однако, сон был хороший.

В следующее воскресенье, 28 апреля, она опять была дома, и ей даже разрешили остаться там на ночь. Снова она заявила, что не сможет больше выдержать на своей службе, и попросила, чтобы ей разрешили снова стеречь стадо гусей. Но мать была против. По ее приказу, хотя и явно неохотно, она снова отправилась в С. Мать на расстоянии шла следом до находящегося на дороге пруда, потому что ей было необъяснимо страшно, что дочь может с собой что-то сделать.

Когда она в понедельник, 29 апреля, утром снова была у своих хозяев, ей передали детей для присмотра, но она уже больше не интересовалась делом: когда однажды двухлетний мальчик упал, она беспечно оставила его лежать и была за это наказана.

Через некоторое время она пришла в сад и сказала, ребеночек лежит в колыбели и стонет, она совсем не знает, что у него болит, она ничего ему не сделала. Ребенок вскоре умер. Взволнованная мать дала ей понять, что она может идти прочь. Теперь она ей больше не нужна.

Несмотря на то, что ребенок давно был похоронен, усиливалось подозрение несчастной матери, что в этом повинна няня. Было начато судебное разбирательство, и после многократного отрицания вины преступница наконец созналась.

22 мая она еще утверждала, что благодаря случаю, который она подробно описывает, она опрокинула колыбель. 30 мая она заявила