Синдерелла без хрустальной туфельки - Вера Колочкова

Саша не спорил с ней нисколько, он просто искренне удивлялся этой ее крайней, нерушимой уверенности в своем знании жизненной истины удивлялся напористости в стремлении фанатично перекроить всех и каждого под свою эту истину и где-то восхищался ею даже. Она действительно была искренне уверена в том, что все люди – просто пластилин в руках друг у друга, рабочий материал, и рядом живущий может вот так взять и запросто вылепить из другого себе подобную куклу. Но удивлялся он недолго. Совсем скоро стал раздражаться. А потом стало и вовсе уже невмоготу, хотя он стоически все терпел. И молчал. Не мог он с ней затевать никаких споров, не хотелось ему. Марина же принимала это его молчание за проявление виноватости и полной им осознаваемости человеческой своей никчемности и в благих своих намерениях все больше и больше на него наступала, пока однажды, придя домой из очередного похода, призванного оздоровить людей чудными ее препаратами, не наткнулась на его записку: ушел, мол, не жди и не ищи, поживи еще какое-то время, пока с другим жильем не устроишься…

Вот так все просто, доходчиво и понятно, как показалось бы, наверное, обыкновенной женщине, получившей такое послание. Но только не Марине. Записка эта, кроме досады, ничего больше в ней не вызвала. А досада по голове пребольно стукнула, конечно. Еще бы, если сама во всем виновата – и не прописалась даже, и в загс не успела сбегать, а туда же, полезла поперек батьки в пекло без статусов… Но досада в руках очень активной женщины, такой, как Марина, – это всего лишь особого рода препятствие, небольшой такой барьерчик, который надо взять, то есть быстренько его перепрыгнуть и бежать-нестись дальше к вожделенному счастью, к жизненному своему успеху. Поэтому уступать молчаливого и покладистого Сашу со всеми его квартирно-дачными удобствами Марина никому вовсе не собиралась…

Это же самое понял и Саша, когда о визите Марины поведала ему Ольга Андреевна, а потом и Василиса добавила свою ложку дегтя к этому рассказу. По большому счету, он вовсе на Марину не злился, он вообще злиться ни на кого толком не умел. Да и времени особо у него тоже не было – очередная рукопись захватила настолько, что требовала его всего целиком, со всеми мыслями и эмоциями, чувствами и переживаниями. Как-то не ко времени вся эта история вообще затеялась…

Он снова встал у начинающего синеть предрассветного окна, закурил, направил дым в форточку. Октябрьское небо на горизонте уже отсвечивало легким неприятно-розовым холодным сиянием, потянуло в форточку и ранней, по-особому стылой утренней неприютностью. Он любил ложиться спать именно в такие вот утра, когда голова трещит от долгой вечерне-ночной работы, когда в себе ощущаешь легкую и звенящую, восхитительно-приятную пустоту от выброшенных в компьютерную память эмоций, когда можно постоять вот так у окна, покурить и ощутить необыкновенное удовольствие от ночного своего полета-провала, от написанного в этом полете-провале текста. А сегодня вот полночи потерять пришлось – и все из-за этой девчонки… Как она его, девчонка эта, хорошо поддела – от жены, мол, удрал. Ну и удрал, и что? И не от жены, а от Марины. И не удрал, а дал ей время от него отвыкнуть – не выгонять же ее на улицу вместе с многочисленными коробками да баночками…

Саша опять поморщился досадливо, зябко передернул плечами от ворвавшегося в форточку стылого воздуха. Сняв очки, потер лицо твердыми ладонями и шагнул к покрытой клетчатым стареньким пледом тахте, на ходу расстегивая рубашку: спать, спать, как ему хочется спать…

Проснулся он поздно, от деликатного, едва слышного стука в дверь. Комнату вовсю уже заливало обеденное солнце, через неплотно прикрытую дверь из коридора доносился уютный домашний запах жарящегося на подсолнечном масле лука. Саша соскочил с дивана, накинув на ходу халат, распахнул дверь.

– Доброе утро, – улыбнулась ему по-свойски Василиса. – Я тебя разбудила, прошу прощения. Может, ты отобедаешь с нами? Я суп вкусный сварила. Овощной…

– С удовольствием отобедаю. Страсть как люблю овощной суп, – расплылся в ответной улыбке Саша. – Спасибо за приглашение, Василиса. Сейчас только умоюсь-оденусь…

– Саша, а можно мне задать вам нескромный вопрос? – извиняющимся и в то же время каким-то очень доброжелательным голосом спросила Ольга Андреевна, когда они втроем уселись за стол над дымящимися вкусным паром тарелками с Василисиным супом. – Вы же не станете на меня обижаться, правда? Простите старухе неуемное ее любопытство?

– Я вам заранее прощаю все ваши нескромные вопросы на сто лет вперед, Ольга Андреевна. Готов ответить на любой, слушаю…

– А сколько вам лет, Саша?

– И что, в этом и состоит вся нескромность вопроса, да? – засмеялся Саша так же свойски-доброжелательно. – Мне тридцать семь, Ольга Андреевна. Только вот не знаю, куда эту нескромность приделать – уже тридцать семь или еще тридцать семь… Как вы думаете?

– Ну, для вас с Василисой это «уже», конечно. А для меня так просто очень даже «еще»… Только я не к тому интересуюсь вашим возрастом, Саша. Мне просто интересно, как это так случилось, что молодой и здоровый мужчина в расцвете сил нигде не работает, не самоутверждается, никуда не стремится, спит до обеда… Мой сын, знаете ли, в вашем возрасте уже руководил очень большой фирмой, имел свой собственный бизнес и большое влияние в определенных кругах… Нет, вы ничего такого не думайте, я вас нисколько не осуждаю, мне просто интересно, и все…

– Да я понимаю ваше удивление, Ольга Андреевна, и интерес тоже понимаю. Не извиняйтесь. Давайте сойдемся на том, что я живу так, как мне хочется, и все. Как мне нравится. Просто у меня нет тяги к самоутверждению извне, она у меня вся вовнутрь дифференцировалась, понимаете? Вот я и живу изнутри самого себя, и работаю там же, и самоутверждаюсь там же…

– Но это же плохо, Саша, это же неправильно! Так не должно быть!

– А почему, Ольга Андреевна? То же самое будет, если я скажу вам, что быть брюнеткой, например, плохо и неправильно. Надо непременно быть блондинкой…

– Ну, в чем-то вы и правы, конечно. А только как можно работать внутри себя, например? Работа, она ж предполагает сообщество какое-то, совместную цель, так сказать, достижение результатов… Ну, если не брать в расчет ваших хождений в народ для ремонта всякой бытовухи, конечно.

– Хм… А чем вам, собственно, не нравится ремонт бытовухи? Очень даже общественно-полезная деятельность, между прочим. Тут вам и сообщество, и совместные цели, и результаты – все в одном флаконе собрано! – сверкая сквозь стекла очков умными и добрыми глазами, весело парировал Саша, чем немного разозлил ее, конечно. Совсем другого разговора хотела Ольга Андреевна – разговора старшего, умудренного тонкостями жизни поколения с глупым, заблудившимся в жизни поколением младшим… Прочувствовав в следующий миг эту ее легкую маленькую злость, он проговорил уже более душевно-примирительно: – В моей жизни и в самом деле все в порядке, Ольга Андреевна. На свой хлеб я зарабатываю сам, а в свободное время романы пишу в свое удовольствие. Мне нравится…

– Ну, это мы уже поняли. И что, напечатанные есть? – с интересом спросила Василиса.