Плохиш для хорошей девочки - Алиса Селезнёва

– Бери костюмы, где хочешь, иначе не выпущу, – предупредила она. – Нечего в таком виде и меня, и себя позорить.

Мать Никиты тут же обратилась за помощью к Анне Георгиевне. У той была своя портниха, и многие платья Агаты шились на заказ. Однако находилось ателье далеко, и Анна Георгиевна не нашла ничего умнее, как собрать портниху и Никиту в учебном центре.

Сказать об этом Агате нужным не посчитали. В тот день она преспокойно сидела на уроке литературы и слушала про Раскольникова. Инна Владимировна любила свой предмет и, по всей вероятности, любила Достоевского. По крайней мере, о женских образах романа «Преступление и наказание» она говорила с большим воодушевлением:

– Согласившись выйти замуж за Лужина, Дуня собиралась принести себя в жертву. Ради чего? – спросила она и тут же ответила на поставленный вопрос сама: – Ради своей семьи. Матери и брата. Потому что Родион –  обычный студент и живёт очень бедно. Кто ещё в романе принёс себя в жертву во имя семьи?

Инна Владимировна подводила диалог к Соне Мармеладовой, и Агата чувствовала это, а потому ответила сразу и без запинки. Сегодня они говорили о жертвенности и альтруизме, и Данилу в какой-то момент тоже захотелось высказаться:

– Понятно. Соня принесла в жертву себя, а Раскольников –  бабулю.

Ровно на мгновение Агате показалась, что над их головами затрещал потолок. Настолько кислым сделалось выражение лица у Инны Владимировны.

– Ну, в смысле старуху-процентщицу, –  тут же нашёлся Данил и сунулся поправлять занавеску над батареей, но сделал это настолько неудачно, что часть ткани слетела с гардины и повисла комом. Сидеть больше десяти минут на месте ему было трудно и, когда становилось совсем невмоготу, он принимался катать по столу ручку, а, если учитель выходил из кабинета, жонглировал первыми попавшимися под руку предметами.

Инна Владимировна закрыла глаза. Агате стало жаль её. Женщина старалась, действительно старалась, но ничем не могла пробудить интерес к литературе у Данила.

– Неужели ты в кратком пересказе не мог прочитать? – отчитывала его Агата несколькими минутами позже. Они стояли у кулера. Агата наливала обоим чай, а Данил, как обычно, размахивал кулаками в воздухе, изображая бой с невидимым противником.

В последнее время из-за невыполненных домашних заданий она часто на него бурчала. Вполголоса или даже в четверть. Если же он опаздывал или забывал тетрадь, ругала громко, но наедине, чтобы никто не слышал. Данил на это, как правило, не говорил ничего, только иногда строил ей рожи, отчего они вместе начинали смеяться.

– Я и прочитал в кратком пересказе.

– Видимо, плохо прочитал.

– Видимо, плохо, –  согласился он, продолжая боксировать.

Бокс, несмотря на опасения Алексея Николаевича, Данил не бросил. Как, впрочем, и спортивный зал с тренажёрами. Бокс настраивал юношу на позитивный лад, и он без конца отрабатывал удары в воздухе. Поначалу Агата боялась, что он заденет кого-нибудь из малышей, приходящих на занятия по английскому, но Данил дистанцию отслеживал хорошо, поэтому в синяках по центру, к счастью, никто не ходил.

– Привет!

Знакомый голос застал её врасплох и заставил оглянуться. В дверях стоял закутанный в чёрную куртку Никита и улыбался ей во все тридцать два зуба. На нём была серая вязаная шапка, синие джинсы и коричневые ботинки. Если бы Агата стояла одна, она бы наверняка обозвала его светофором. Но Агата стояла не одна, и это подействовало на Никиту, как красная тряпка на быка.

–  Значит, всё-таки есть. И, значит, всё-таки боксёр! – прищурив глаза, он в два счёта оказался рядом и внимательно посмотрел на Данила. – Да ещё и тот самый, с фотографии.

– С какой фотографии? – не понял Никифоров. Лицо у Агаты пошло пятнами.

– Капюшон накинь, – проговорил Никита в своей привычной манере. Грубо, отрывисто и в приказном тоне. На Даниле было надето чёрное худи. То самое чёрное худи, в котором он стоял на снимке, что рассматривал Никита в поезде в день получения первой золотой медали.

– Больше тебе ничего не надо?! – В голосе Данила тоже зазвучал металл. Он был на голову ниже Никиты, но Никита был по-прежнему тощим как спичка.

– Повтори.

Каждый из парней распалялся всё больше. Они не понравились друг другу с первого взгляда, и Агата боялась, что начнётся драка, после которой Никита тут же побежит писать заявление в полицию. Ложь, которую она придумала две недели назад и о которой успела забыть, громко аукнулось ей сегодня.

К счастью, дверь снова открылось, и в зал вошли Анна Георгиевна и невысокая пухленькая женщина, похожая на актрису, сыгравшую Милли Уизли в фильмах о Гарри Поттере, только не с рыжими, а с чёрными волосами.

– Зоя Альбертовна, – спросила Анна Георгиевна, сразу оценив ситуацию, – свободные аудитории есть?

– Четвёртая.

Мать вместе с женщиной, похожей на Молли Уизли, поспешили увезти Никиту в «четвёртую». Агата с облегчением выдохнула. Поставив на столик стаканы с чаем, она оперлась на стену. Каждая из её поджилок тряслась, а перед глазами ходуном ходили белые пятна.

– Ну-ка пошли, поговорим. – Данил чуть подтолкнул её к дверям в аудиторию, где лежали их вещи.

Колени у Агаты подогнулись, и, перешагивая порог, она запнулась.

– Это что, парень твой?

– Это мой партнёр по танцам! –  Агата едва не плакала.

– И?

– Он меня сильно изводит. Обзывает и постоянно грубит. По-хорошему не понимает. Только силу, вот я и сказала, что мой парень-боксёр сделает из него котлету, если он не перестанет меня донимать.

– А он решил, что этот парень я?

– Видимо, да.

– А что за фотография?

Ещё больше покраснев, Агата посмотрела на свои кроссовки. Те были белыми с ярко-оранжевыми вставками.

– Да ты мне как-то раз написал во время перерыва. Что-то про домашнее задание спрашивал. Я решила посмотреть твою аватарку, а он выхватил телефон. Неадекват полный, понимаешь?

– Понятно. Хоть бы предупредила.

– Да я и знать не знала, что он сюда заявится.

Данил потёр кулаком подбородок. Там уже начала пробиваться едва заметная щетина.

– И сильно он тебя изводит?

– Ужасно.

– Почему раньше мне не сказала?

– А что бы ты сделал?

– Я бы нашёл, что сделать. – Агата развела руками. Данил дёрнул головой. – Ладно. Прорвёмся. Но если опять где-то соврёшь, лучше скажи сразу, чтобы я себя дураком не чувствовал.

Она кивнула, а затем,